<>

Константин Коничев. Повесть о Верещагине

   

Верещагин
   
   
Фото художника
Василия Верещагина
 
  

  
   

Содержание:

В родительском доме - 2 - 3 - 4
В царский приезд - 2 - 3
Поездка на богомолье - 2 - 3
Первое плавание - 2
На избранный путь - 2 - 3
В дни «освобождения» - 2
В Академии - 2 - 3
В Тифлисе
В Париже - 2 - 3 - 4 - 5
Поездка в Закавказье - 2 - 3 - 4
На Шексне - 2 - 3 - 4
В Туркестане - 2 - 3 - 4
«Забытый» и другие - 2 - 3
Персональная выставка
2 - 3 - 4 - 5
В путешествие - 2 - 3
В Индии - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7
Накануне войны - 2 - 3 - 4
На Балканах - 2 - 3 - 4 - 5
На Шипке все спокойно - 2 - 3 - 4
Картины и выставки
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7
Стасов - 2 - 3
В годы преследований - 2 - 3 - 4
Три казни - 2 - 3 - 4
На венских выставках - 2 - 3 - 4
В Америке - 2 - 3 - 4 - 5
Фонограф Эдисона - 2
У Маковского - 2 - 3
Распродажа картин - 2
Над седым Днепром
2 - 3 - 4 - 5 - 6
Вологодские типы - 2 - 3
Верещагин и Кившенко - 2 - 3
Весной на Севере
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
На Поклонной горе - 2 - 3 - 4
У Забелина - 2 - 3
По следам 1812 года - 2 - 3 - 4 - 5
Портрет Наполеона
На выставках - 2 - 3
В Крыму
Снова за океан - 2 - 3
Поездка в Японию - 2 - 3 - 4 - 5
На Дальний Восток - 2 - 3
В Порт-Артуре - 2 - 3 - 4
На собрании в Академии

   


В Америке

Зрители в своих отзывах призывали американских художников учиться у Верещагина, как у великого мастера, открывшего им глаза на необозримое поле деятельности. Некоторые деятели искусства устраивали в честь Верещагина встречи, банкеты и, подчас в интимной обстановке, вели разговоры о том, как бы его вместе с картинами навсегда оставить в Соединенных Штатах, чтобы он основал в Америке школу национальной живописи. Но Верещагин всё чаще и чаще думал о переезде из Франции к себе на родину.
- Нет, господа, - говорил он американцам, - видите, в моей бороде, пожалуй рановато, по проступает седина. Мне надо работать. Америка мне не сродни. В Америке я гость. Тянет меня в Россию. Видимо, в недалеком будущем перекочую туда. Что касается моих картин, часть из них я намерен продать здесь с аукциона, после того как они будут показаны и в других городах вашей страны...
И все же, несмотря на восторженные отзывы в Америке о картинах Верещагина, и здесь солдатам и молодежи запрещалось посещать его выставки по тем же причинам, по которым наложил запрет Мольтке в Берлине. Было замечено, что и здесь - после посещения верещагинских выставок - американские солдаты говорили, что мир между народами лучше любой кровавой драки, что война отнюдь не обязательна. Для чего, заявляли они, существуют дипломаты; и собираются мирные конференции?.. Разве для того, чтобы готовить народы к новой бойне?.. Свет велик, и под голубым небом при желании люди могут не мешать друг другу... Чтобы такие мысли не возникали при виде картин Верещагина, чтобы никто не понял антивоенного и антиколониального характера картин индийского и балканского циклов, американские власти не посчитались со статутом свободы Нового Света и ограничили доступ на выставку. Они откровенно сослались на то, что у известной части населения некоторые картины Верещагина вызывают отвращение к войне. Не раз на встречах с художником американцы просили его высказаться об искусстве, о путешествиях, о политике, рассказать об участии в русско-турецкой войне. Слушали его всегда с огромным интересом. Он говорил об американской живописи и призывал художников к реализму в искусстве. (Его беседа о реализме была немедленно переведена на английский язык и напечатана в Нью-Йорке отдельным изданием.) Когда он рассказывал о войне на Балканах, женщины плакали, проклиная войну.
Встречи с Верещагиным устраивались довольно часто и проходили живо, интересно, создавая ему популярность бывалого человека, умеющего говорить с людьми разных слоев общества. Наконец все это начало ему надоедать, особенно противно было посещать бесчисленные обеды, балы, банкеты. Он стал проводить свободное вечернее время в обществе своей землячки, Лидии Васильевны. Она привлекала его не только музыкой, но и своей приятной и скромной внешностью, покоряющей молодостью и чутким вниманием к нему. Говорили они о подмосковных березовых рощах, о цветистых лугах коломенских, о шекснинских рыбаках и бурлаках, о театральных знаменитостях Москвы. Однажды, когда их отношения стали более близкими, дружественными, Лидия Васильевна показала ему письмо от ее учителя Шостаковского, который писал:

«Мы здесь уверены, что вы не меньший производите в Америке фурор, чем Антон Рубинштейн...» - Ну, это уж слишком льстит он мне, мой учитель и поклонник! - чуть поморщив лоб, заметила Андреевская и продолжала: - «Если придется дать самостоятельный концерт в Нью-Йорке, давайте смело, не бойтесь. Верещагин писал мне, он хвалит вас, говорит, что вы хорошо сыграли какую-то пьесу, как и известный в Нью-Йорке профессор. Я вам советую всюду выступать и зарабатывать. Целую вас крепко, ваш Шостаковский».

- Выступать и зарабатывать... - повторил Верещагин и, немного помолчав, добавил: - Не гонитесь, Лидия Васильевна, за крупными заработками. Развивайте ваши способности. Талант - дороже денег.
- Разумеется, но у меня в Москве семья - мать, сестры, им помогать нужно.
- Не будут обижены и они. Я собираюсь съездить в Париж по некоторым семейным делам, а вы здесь хозяйничайте без меня. Не стесняйте себя ни в чем...
- В Париж? И надолго? Как же я здесь одна с этими двумя мужиками... В чужой стране!.. - встревожилась Андреевская.
- Не пугайтесь, Лидия Васильевна. Я ручаюсь, что вам не будет здесь скучно и что вы управитесь и с моими выставками.
- И скоро собираетесь поехать?
- Вероятно, скоро. Побываю на днях у изобретателя Эдисона - имею к нему приглашение, - а потом поеду.
- Смотрите, пожалуйста, ненадолго.
- Думаю, что не задержусь. Но дела есть у меня в Париже...

продолжение