Фото художника Василия Верещагина

На Дальний Восток

Однажды где-то в Сибири, на продолжительной остановке, Верещагин стал зарисовывать денщика в свой походный альбом и, чувствуя его расположение к себе и доверчивость, стал расспрашивать, не отвлекаясь от дела:
- Ты, Алеша, чей, да откуда родом? Судя по говору, будто вологодский?
- Не вроде, а точно угадали, Василий Васильевич, Кадниковского уезду. В деревне-то по фамилии и изотчеству никогда не звали, а всё кликали - Олёха. С малых лет я, Василий Васильевич, учился у роговщиков за Кубиной-рекой делать гребешки да пуговки. Добычи никакой не было, из-за хлеба работал. Потом в деревнюшке одной, на Кихте-реке, бес попутал - церковь Козьму-Демьяна малость очистил. Всей мелочи рублей восемь было. Однако и за это били-били, скулу свернули, к костоправу ходил. Спасибо, в тюрьму не посадили... Жить в своих местах нельзя, все в глаза тычут - вор да вор... Побежал я из своих мест в Вологду работы искать. Я не зимогор какой, чтобы без дела шляться. А воровством заниматься - тоже не дело. Или суд с острогом, или побои без суда - выбирай любое. В городе роговых дел мастеровых нет. А в нашей волости видал я, как сапожники чеботарят. Сам же в руках щетинки не держал. Дай, думаю, пойду по этой части. Прихожу к хозяйчику. Дом двоежитной, то бишь в два этажа. Захожу - мастерская, двадцать мастеров и подмастерьев. Сапоги, туфли шьют, песенки поют: не житье - малина!
«Здрасьте, - говорю, - хозяин с хозяюшкой, я к вашей милости, ищу заработка». - «А что умеешь делать?..» - «Могу, - говорю, - шить обутку, простую и фирменную, из сафьяна и юфты». - «Такой мне нужен,- говорит хозяин. - Струмент есть?..» - «Никак, - говорю, - нет». - «Ну-с, тогда пользуйся пока чужим струментом». И подает мне лакированный товар, модельные туфельки сшить. Дня два я копался, на третий попался. Стал хозяин работу принимать от всех вообще. Вижу, и мои туфельки двумя пальцами приподнял, держит, будто лягушку в руках, морщится: «Кто мне это товар испортил?» А я сижу, исподлобья гляжу да молчу. «Вас спрашиваю - кто такую дрянь сшил?» Вся мастерская молчит, и я сижу да молчу. «Кто из вас, негодяев и мошенников, испортил туфельки дамские?» А я сижу да молчу. Швырнул это он мое изделие в угол. И не заметил я, как снова взял эти же туфельки в другую руку и с усмешечкой, ласково спрашивает: «А эти игрушечки кто так хорошо смастерил?» Я привскочил с табуретки и, не глядя, кричу: «Моя работка!..» - «Ах ты, сукин сын!..» - да колодкой меня, да колодкой по башке. Всего измочалил. А когда узнал, что у меня сапожное дело до этого и в руках никогда не бывало, удивился моей храбрости, подал целковый и сказал: «Вот тебе, Олёха, за нахальство! И убирайся от меня ко всем чертям!» А тут скоро набор в солдаты, и меня забрали...
Верещагин выслушал его и улыбнулся:
- Бывал я, Алеша, в ваших вологодских местах. И народ ваш знаю. Люди там откровенные, вроде тебя - живут без утайки; немножко такие... ухари беспечные.
- Ужли и в наших краях бывать вам приходилось? Где же это?..
- У Спаса Каменного, на озере. А через Устье Кубенское ездил даже в Заднее село, на конную ярмарку. Покупал я там меринка за восемьдесят рублей для разъездов по Вологодчине, а мне ваши менухи-плуты, и не заметил как, вместо того меринка жеребую кобылу подсунули. И ездить на ней было невозможно...
Алеша-денщик до слез расхохотался, довольный за своих земляков.
- Это уж как есть, Василий Васильевич, кого угодно обжулят, на то она и ярмарка!..
В дальнем пути на Восток жил Верещагин с денщиком дружно: доволен был его услужливостью, а тот еще более - добротой и непритязательностью знаменитого художника. В Ляояне, не доезжая до Порт-Артура, художник задержался на один день у племянника, Кузьмы Николаевича Верещагина, служившего там коммерческим чиновником. У племянника в квартире жили постояльцы - русские офицеры-дальневосточники, эвакуировавшие своих жен в глубокий тыл. Только одна молодушка, Мария Александровна, жена Кузьмы Верещагина, хозяйничала в доме, - муж ее был в отъезде.
- Здравствуйте, голубушка! - приветливо поздоровался Верещагин. - Я ваш дядюшка, художник... слыхали о таком?
Мария Александровна много слышала, много читала о своем дядюшке, по фотографиям представляла его себе бородатым, но не таким седым, не таким живым и кипучим, и ростом повыше. Офицеры тоже были приятно удивлены неожиданным появлением такого гостя. На кухне молодая хозяйка и два денщика стали готовить обед, особенно старались для Верещагина.
- Василий Васильевич, вы индейку с рисом будете есть? - доносился из кухни голос племянницы.
- Буду, голубушка, буду.
- А лучку положить?
- Да, да... как можно больше этой прелести кладите! Без луку нельзя... - И дядя сам побежал на кухню помогать племяннице готовить обед.
- Знаете, Машенька, голубушка, у себя дома я постоянно толкусь около кухни. Супруга у меня - Лидия Васильевна, она музыкантша: никак не переносит кухни, зайдет на минуту и - голова болит... Как-то они, родные, там без меня себя чувствуют! Не могу о них ни на минуту забыть...
«Господи, такой знаменитый дядя, а о каких маленьких делах толкует», - думала Мария Александровна, не зная, о чем и разговаривать с таким человеком.
Жильцы-офицеры сходили на базар, принесли полный саквояж ананасов, вина и всяких закусок. К обеду приехал и племянник Верещагина, Кузьма Николаевич. Мария Александровна упрашивала почтенного дядюшку воздействовать на мужа, чтобы он отпустил ее в Россию, а сам Кузьма чтобы ни в коем случае не ездил на реку Ялу, где наши войска вели бои с японцами.
- Ах вот как! Племянничек на позицию собирается? Хорошо! И я с тобой там побываю. Покупай пару верховых лошадей. Для меня закажи сделать помягче седло, заготовь белил, краски - и махнем на эту самую Ялу. А Машеньку не держи, пусть едет в Череповец, в Пертовку, успокой ее.