Фото художника Василия Верещагина

В Америке

Репортер, довольный простоватой дикостью, прозвучавшей в словах русского мужика, стал что-то записывать в блокноте и пояснять Якову:
- Это есть диадема, вроде короны, венчающей голову Либерти, по-вашему, Свободы...
- Ах вот что! Свобода с короной на башке, какая же это тогда, к чертовой матери, свобода? Это - ваша царица. Ей, значит, памятник?..
Подошел Верещагин. В глазах его искрился смех:
- Ты у меня, Яков, молодец. Интервью даешь? Валяй, батенька, валяй! Чем толще соврешь, тем приятней будет здешним писакам.
Сотрудник редакции «Геральд» любезно доставил Верещагина в гостиницу, где с него потребовали за номер плату вперед, причем в переводе на русские деньги - по восемь рублей за сутки. Яков, поохав, повздыхав, заметил:
- Сразу видно - нет у этих американцев креста на шее. У нас в Костроме на восемь-то рублей - два куля муки!
Началась подготовка к выставке картин в Нью-Йорке. До открытия выставки- художник оформлял контракты с антрепренерами из Чикаго, Филадельфии, Бостона и других городов, где также с нетерпением ожидали его приезда. В свободные часы Василий Васильевич искал на бульварах Нью-Йорка и в трущобах интересных типов для этюдов. Ни за какие деньги он не брался писать портреты американских миллионеров и немало удивил их своим неумением наживать капитал.
- Странный этот Верещагин, отказывается заработать тысячи долларов, а каких-то уличных бродяг и негров рисует охотно и бесплатно - для собственного удовольствия!.. - говорили американские журналисты и печатали о Верещагине были и небылицы. А он действительно, невзирая на заманчивые предложения богачей рисовать их в домашних' роскошных салонах, сидел где-нибудь в окружении зевак и бездельников и писал этюды. То изображал добродушного, смеющегося негра с крепкими, узловатыми, привыкшими к тяжелой работе руками, то останавливал на бульваре прачку-негритянку и за условленную плату неторопливо писал с нее этюд. Высохшая от полуголодной жизни и тяжкой работы негритянка блаженствовала как дитя, сидя перед художником и разглядывая с обеих сторон крупную серебряную монету с изображением статуи - той самой пресловутой Свободы, внутри постамента которой находится надежная тюрьма.
Среди этюдов Верещагина появились небольшие полотна с изображением бродяг из Вашингтона, ночующих вблизи помойных ям и мусорных ящиков. Подобные типы обычно ходят степенно, враскачку или стоят, широко расставив ноги, держа руки в карманах штанов. Как-то мимоходом работник Яков, взглянув на новые верещагинские этюды, спросил:
- И куда вам эта шантрапа, Василий Васильевич? Ужель будете с них картину делать?
- В большом хозяйстве, Яков, все пригодится, даже бродяги. Они - люди. И не они виноваты в том, что стали бродягами. Ну а как тебе нравятся американцы?
- Не знаю, Василий Васильевич, не обжился, не пригляделся. Однако не совсем нравятся. Уж больно разница-то в людях большая: одних бедность до самой земли пригнула, другие, слишком спесивые, идут задрав головы кверху, ничего и никого не хотят видеть, будто и не идут, а на золотом подносе себя несут. И не люди, а боженята какие-то. А вы заметили, Василий Васильевич, как они при встречах здороваются, не кланяютея по-нашему, по-русски, а наоборот - встряхивают голову кверху и проходят, как деревянные... И видимость такая, что все поголовно продают-покупают, а кто же работает?
- Работающих, конечно, как и везде, в Америке больше, нежели управляющих и торгующих. То, что мы видим своими глазами, - дома, магазины, наполненные товарами, корабли и все ощутимое - без рабочих рук не делается.
- Это ясно, Василий Васильевич, без рабочих и мужицких рук ничего не сделаешь, без науки - тоже широко не шагнешь. И где я только с вами и вашими картинами не побывал! Каких городов и людей не нагляделся! Мне в костромской деревне все мужики зависть высказывали. Ты, говорят, Яков, из счастья сложен. Ничего, говорю, не жалуюсь, дай бог здоровья моему художнику, а уж я с ним поездил и поезжу. И послужу ему честь по чести!..- Понизив голос, Яков продолжал, как-то стесняясь и словно не решаясь сказать прямо и громко: - А за Платоном-то, Василий Васильевич, того-этого, как вам сказать... грешок водится. Приметил я тут мелочишку одну, выходит, за ним глаз да глаз нужен...
- А что он?..
- Да неудобно сказать, как бы вас не рассердить, да и мне чтобы в наушниках не быть...
- Ну говори, если начал.
- Да он, Платонко, онамедни на главном Бродвее, где больше всего народу бродит, покупал в магазине материю на драпировку к выставке и пять долларов на этом деле себе присвоил. Этак он и меня подвести может. А денежки прячет в сапог, промеж подклейкой в голенище. Я ему, Василий Васильевич, намек сделал, дескать, хозяину надо служить честно. Жалованьем, мол, вы нас не обижаете, а если обманом жить, то, говорю, у Василия Васильевича глаз острый, приметит - и в шею! Попробуй-ка выкарабкаться отсель, в какую сторону кинешься?..
- Ну а он что? - Смолчал.