Фото художника Василия Верещагина

Снова за океан

В Москве трещали январские морозы. Казалось, весь мир укутан в снежное одеяние. Серебряный Бор, куда Верещагин каждое утро выезжал в легких санках на прогулку, был покрыт пышной изморозью; каждая береза серебрилась от солнца и. словно хрусталем, звенела тонкими ледяшками. Под пологом морозно-дымчатого, легкого, будто кисейного, тумана Москва выглядела как никогда родной, близкой и знакомой. Где еще есть такое чудо древней архитектуры, как Московский Кремль во всем его златоглавом величии? И где, в какой державе есть еще город, подобный Москве! И многоголосый колокольный звон, и громыхание конки, и летящие вскачь по Тверской-Ямской тройки, и разрумяненные морозом красавицы москвички, и знаменитый, не умолкающий со времен Пушкина соколовский хор у Яра, - чего только нет в Москве. А театры - гордость Москвы, с их замечательными актерами и актрисами, с их классическими и современными пьесами - разве они не привлекают к себе каждого, сколько-нибудь просвещенного москвича и приезжего? И хотя нет в живых Павла Третьякова, но живет и процветает преподнесенная им в дар Москве Третьяковка, и бывают в ней ежедневно сотни и тысячи посетителей, благодарно - с чувством любви и уважения - осматривающих и его, верещагинские, картины. Казалось бы, есть на чем остановить свое внимание в Москве и нашлась бы по душе работа. Но у Верещагина свое призвание - разоблачать и бичевать войну. И нет никаких препятствий на пути к этой цели. И снова едет он за океан, едет на край света.

Из теплой Одессы пароход доставляет его в Константинополь. В дороге художник увлекся зарисовками на Босфоре, в Дарданеллах, в Красном море и вблизи Суэца. Но вот Верещагин добрался до Сингапура и, с болью думая о близких, пишет приятелю Киркору, на попечение которого оставил свою семью:
«Болит душа моя за необходимость долгой разлуки с семьей, болит невыразимо. Прошу вас, поддержите мою милую жену и детишек, если в том надобность встретится».
Помощь семье скоро понадобилась, нужны были деньги и самому Верещагину. Лидия Васильевна обратилась в череповецкую земскую управу с просьбой узнать - нет ли там дохода от аренды за земельный пай, доставшийся мужу. Оказалась в его собственности пустошь Макарино, на берегу Шексны, а платы арендной за ту пустошь причиталось всего-навсего пятьдесят рублей в лето. Вот и всё, что досталось художнику от прожитого наследства, поделенного между многочисленными племянниками и племянницами. Волей-неволей пришлось Лидии Васильевне для начала продать участок земли в Серебряном Бору за тысячу рублей и выслать деньги истратившемуся до копейки супругу.
Между тем Верещагин добрался до Филиппинских островов и обосновался в лагере американских войск, которых насчитывалось там до пятидесяти тысяч. Америка решила огнем и мечом удержать за собой огромнейший архипелаг из двух тысяч мелких и крупных островов, доставшихся ей от Испании по договору 1898 года. Жители Филиппин, состоявшие из пятидесяти племен, избавившись от испанского гнета, не хотели терпеть над собой и американского губернатора. Началась партизанская война. Население добивалось полной политической независимости Филиппин, но американцы, нащупав в недрах островов золото, железо, каменный уголь и нефть, а также придавая архипелагу серьезное стратегическое значение, военной силой вынудили Испанию «продать» им Филиппины вместе со всем непокоренным населением за двадцать пять миллионов долларов. К приезду Верещагина война была здесь в полном разгаре. Слабо вооруженные филиппинцы не могли долго и успешно сопротивляться американцам, имевшим огромное превосходство в военной технике. Храбрость филиппинцев в боях против захватчиков была изумительна. Но американцы жестоко подавили повстанцев. Капиталисты Америки и новый президент, Теодор Рузвельт, пришедший к власти на смену убитого Мак-Кинлея, бросали своих наемных солдат на убой, не щадя их в предвидении богатой наживы. Филиппины были нужны американским капиталистам не только как сырьевая база, но и как плацдарм для дальнейших вооруженных нападений и, в первую очередь, на страны отсталые.
Верещагин быстро разобрался в характере происходивших событий и понял, что здесь ему нет надобности подвергать себя смертельному риску. Он недолго побыл в штабах на островах, занятых американцами, написал этюды допросов шпиона-перебежчика и зарисовал раненного в голову американца. Посещение американских госпиталей навело художника на мысль написать четыре небольшие несложные картины, подобные живому рассказу из четырех глав. Первая картина называется «В госпитале». В светлое помещение лазарета два дюжих санитара вносят на носилках тяжелораненого американского солдата. Сестра милосердия испуганно смотрит на раненого. В ее порывистом движении и на лице выражено убеждение: «Нет, это не жилец».
На второй картине - «Письмо к матери» - изображается помещение того же госпиталя. На койке - тяжелораненый американец. Сознание ненадолго вернулось к нему. Женщина с красным крестом на переднике сидит близ раненого и под диктовку, прерываемую мучительными стонами, пишет письмо его матери. Зритель догадывается, что это письмо, вероятно, последнее. На третьем полотне Верещагин изобразил тот момент, когда раненый, откинув голову на подушки, снова потерял сознание. Сестра, отложив «Прерванное письмо» (так названа эта картина), кинулась на помощь раненому. Но тщетно...