Фото художника Василия Верещагина

Персональная выставка

До открытия выставки оставалось еще три часа. Охрана беспрепятственно впустила художника в пустые залы. Не медля ни минуты, все три картины- «Забытый», «Вошли» и «Окружили» - он вырезал из позолоченных багетов, свернул их и бросился со свертком картин вниз, по широкой министерской лестнице.
- Извозчик, поехали!
- Куда прикажете?
- Стоп, подожди! Куда же мы поедем? В библиотеку, к Стасову? Нет, рано. Лучше на квартиру. Угол Надеждинской и Ковенского, дом Трофимова... Погоняй!..
Качнулись ряды домов, магазинов, замелькали вывески и прохожие. Верещагин, невзирая на мартовский морозный утренник, был без шапки, густая шевелюра и широкая борода развевались от ветра. Ворот рубахи расстегнулся, шелковая повязка, заменявшая галстук, съехала под жилетку. Ему казалось, что теперь он ни о чем не думает. Всё решено, всё взвешено: картины осуждены, подлежат казни... Останутся на память фотографии с них. Чего еще? Невольно с посиневших губ художника сорвались слова новой песни-баллады, над которой в эти дни работал композитор Мусоргский:

Он смерть нашел в краю чужом,
В краю чужом, в бою с врагом.
Но враг друзьями побежден,
Друзья ликуют, только он,
На ноле битвы позабыт,
Один лежит...

- Сожгу! Спалю, но мой «Забытый» не позабудется, станет он в песнях жить, в музыке!.. Приехали!
«Ну, если не пьяный, то помешанный, - подумал извозчик, пряча за пазуху десятирублевую бумажку. - Вот все бы так платили - жить бы можно. Сразу отхватил на двадцать пудов овса!..»
Прислуга Стасова пропустила Верещагина в комнаты и сказала, что Владимир Васильевич, видно, с вечера «заработался» и ночевал в Публичной библиотеке. С ним так частенько бывает.
- Затопите камин, - попросил Верещагин. - Я, кажется, озяб.
Прислуга положила в камин березовые поленья, взяла с дивана мягкий шерстяной плед и накинула на плечи прозябшего гостя...
А в это время, узнав о том, что Верещагин снял с выставки три свои картины, генерал Гейне поехал его разыскивать. В «Северной гостинице» художника не оказалось. Гейнс догадался поехать на квартиру к Стасову.
Верещагин, придвинув диван к камину, лежал под плодом и смотрел, как догорают изрезанные им картины. Он был бледен, вздрагивал и не сразу заметил вошедшего Гейнса.
- Василий Васильевич! Что вы наделали? Зачем уступили? Зачем уничтожаете картины?
Верещагин привстал с дивана, вытер платком влажные глаза, тяжело дыша проговорил:
- Это вы, Александр Константинович?.. Распорядитесь вычеркнуть из каталога три неугодные Кауфману и царю картины... Нет, генерал, не считайте меня тряпкой, это не уступка, не компромисс, а плюха! Еще Петр Великий говаривал: «Царям дана власть над народами, но над совестью людей они не властны». Не мешало бы «освободителю» помнить эти слова Петра.
- Василий Васильевич, успокойтесь. Вы больны. Лежите здесь. Никуда не показывайтесь. Сгоряча вы можете наговорить таких вещей, которые испортят все дело. Я приглашу доктора, - начал уговаривать Гейне.
- Не надо ни доктора, никаких пилюль. Я никуда отсюда не пойду. Буду спать. А насчет продажи моих картин - хозяйничайте вы со Стасовым. Доверяю. Лучше всего продать их Третьякову. Почему он не появляется на выставке?..
- Василий Васильевич, оказывается, Третьяков видел вашу выставку, просмотрел всю, сверил наличие картин и этюдов с каталогом и поручил Крамскому вести переговоры о покупке туркестанской серии.
- И вы об этом молчите?!- возмутился Верещагин.- Как же это он, скромница и умница, Павел Михайлович, не встретился со мной! Ну, ваше превосходительство, Александр Константинович, насчет продажи картин разговаривайте вы тогда с Крамским, а мы с Третьяковым вроде бы в стороне. Пусть будет так. В розницу картины не продавать никому!.. И еще прошу вас и Стасова - побыть сегодня на выставке. Не стесняйтесь сказать зрителям, что Верещагин наложил руку на три свои картины. Однако сумасшедшим меня не объявляйте! Сделал я это в здравом уме и трезвой памяти. Пусть сама публика, пусть посетители сами осудят или оправдают меня. Эх, генерал, генерал!.. Оказывается, не так легко и просто жить в этом петербургском свете!..
Исчезновение трех картин с выставки и уничтожение их художником вызвало немало толков и слухов. Печать умалчивала об этом факте. Мусоргский написал музыку на балладу Голенищева-Кутузова «Забытый» и посвятил ее Верещагину. Цензура немедленно уничтожила весь тираж баллады.
Встретясь с Мусоргским, Верещагин, успокаивая себя и композитора, сказал:
- Ничего, дружище! Пройдет эта травля, и ваша музыка о «Забытом» загремит. Народные мотивы силой жандармской не заглушить. Вот, вы знаете, не успела еще закрыться выставка, фотографы тысячами печатают репродукции «Забытого».
Мусоргский горячился, рвал ворот вышитой косоворотки, бил себя кулаком в грудь:
- Василий Васильевич, писал я музыку, любя и понимая суть картины. А эти верстовые столбы в форменных фуражках, эти башибузуки, что делают?! Песню душат!. Слыхано ли? Где, в какой стране еще это возможно!
- В любой, Модест Петрович, в любой, а в нашей - особенно.
- До каких же пор в наш век цивилизации будет позволительно делать такое? Да кому? Этим шкуродерам, слизнякам!.. Слава богу, что у нас есть Стасов! Без него - ох, туго было бы нашему брату!.. Василий Васильевич, прошу вас - побывайте на представлении «Годунова»!
- Не могу, Модест Петрович, уеду, вот-вот уеду, а куда - и сам не знаю. Когда-нибудь, в другое время, с удовольствием послушаю вашу оперу.
Верещагин собирался скорее покинуть Петербург. Далекая сказочная Индия всеми красками рисовалась в его воображений-Третьяков приобрел туркестанскую серию картин за крупную сумму в рассрочку, с условием дозволять автору экспонировать отдельные «тузовые» картины на выставка в России и в крупнейших заграничных городах.