|
|
|
|
Фото художника Василия Верещагина | |
| |
|
Накануне русско-турецкой войны
Прибыв в Париж, Верещагин приобрел небольшой участок земли, расположенный за городом в Мезон-Лаффитте, и занялся устройством мастерской. Строительная канитель отнимала много времени. Жить приходилось в гостиницах. Деньги, вырученные от продажи туркестанских картин, подходили уже к концу. Недешево обошлась и поездка в Индию.
Пришлось Верещагину обратиться за помощью к Третьякову, просить аванса в счет будущих работ. Однако получение аванса затянулось. Верещагин обиделся, но туг вмешался Стасов. Он написал Верещагину:
«...Я скажу Вам, вижу я людей постоянно громадную массу всех сортов, складов, способностей и сословий - и не много до сих пор встречал таких субъектов, как Третьяков. Особливо мне поразительно, что такой превосходный человек вышел из среды нашего толстопузого, нелепого, необтесанного, самодурного и безмозглого купечества. Вы его не знаете, а когда узнаете лично, будете и любить и уважать... Ни чванства, ни хвастовства, ни глупых претензий у него никаких нет. Он просто чист и честен, от глубины души ценит и любит Ваш талант и произведения и что делал и говорил до сих пор - все было хорошо...»
Письмо Стасова успокоило Василия Васильевича.
- Вот, с тобой всегда так бывает, - замечала Елизавета Кондратьевна. - Из-за своей раздражительности ты плохо подумал о добром человеке, который поддержал тебя. Я не удивлюсь, если когда-нибудь ты поссоришься даже с Владимиром Васильевичем.
- Прошу не ворчать! - отозвался Верещагин. - Не в горячности дело. Работа, работа без отдыха! По Индии тоже была нелегкая прогулка. А перед Третьяковым, при случае, извинюсь и отвешу ему поясной поклон.
Но еще большее впечатление произвело на Верещагина письмо Третьякова, адресованное в Индию. Конверт был испещрен множеством печатей с наименованием разных индийских городов, в которых побывал художник. Это письмо наконец разыскало его в Париже.
- Неплохо работает в наш век почта, - не без иронии сказал Верещагин, разглядывая приклеенную к конверту справку о том, на каком пароходе он выбыл из Индии в Париж.
По содержанию письмо Третьякова не показалось Василию Васильевичу запоздалым. Наоборот, оно пришло вполне ко времени.
- «Ваше негодование против Москвы понятно, - читал Верещагин. - Я и сам бы негодовал и давно бы бросил свою цель собирания художественных произведений, если бы имел в виду только наше поколение, но поверьте, что Москва не хуже Петербурга: Москва только проще и как будто невежественнее...»
- Вот именно, прав Павел Михайлович, что-то я ему из Индии не то написал. Москва - она деревня огромная, притом самая настоящая расейская...
- «Вскоре по закрытии Вашей выставки, - продолжал читать Верещагин, - в Петербурге начали ходить слухи, что картины Ваши писались компанейским образом, и вот Ваш отказ от профессорства снял маску с пошлых завистников. Тютрюмов - только ширмы, за которыми прятались художники и не художники даже, потому что Ваш отказ от профессорства поразил в сердце не художников только, а всё общество, т.е. наибольшую часть общества, чающую движения свыше в виде чинов и орденов...»
- Правильно, Павел Михайлович! Правильно! Спасибо вам за добрые слова и чувства, - как бы видя перед собой Третьякова, говорил Верещагин и снова продолжал читать:
- «...Я только смеялся над всем, что слышал, я не воображал, чтобы после тютрюмовской статьи так серьезно вступился за Вас В.В.Стасов, полагая, что как в рекламациях, так и в защитах нуждаются только слабые, немощные или малоизвестные. - Вы же никоим образом сему не подлежите (я полагал, что Вы сами ответите: выставкой Ваших работ по возвращении из Индии)! Владимир Васильевич Вам искренне предан, - это так, и побуждения у него всегда честные и благородные, но ополчаться против таких нелепостей, как тютрюмовская и другие статьи - не стоило. Чем же Петербург лучше Москвы? Разве не из Петербурга начало интриги против Вас! Разве не там погибли три Ваших произведения? В будущем Москва будет иметь большое, громадное значение (разумеется, мы не доживем до этого), и не следует сожалеть, что коллекция Ваша сюда попала: в России здесь ей самое приличное место... Я остаюсь всё тем же поклонником Вашего таланта, каким вышел из Вашей мюнхенской мастерской, и крепко уверен, что имя Ваше должно быть почтеннейшим именем в семье европейских художников.
Простите, что замучил Вас этим письмом, и будьте здоровы.
Ваш истинно преданный П.Третьяков».
продолжение
|