Фото художника Василия Верещагина

Персональная выставка

Елизавета Кондратьевна укоризненно посмотрела на супруга: в ее широко открытых глазах показались слезы и медленно скатились по напудренному лицу, оставляя на щеках чуть заметный след.
- Эх, женщины! И создал же господь ваши глаза на мокром месте! Лиза, прекрати слезы. Будь достойной своего Васьки! - Он достал из кармана стихотворение студента Гаршина и, подавая ей, сказал: - Прочти вот да успокойся. И еще - почитай, что сегодня Стасов пишет в «Петербургских ведомостях» о моей выставке.
- Хвалит? - оживилась Елизавета Кондратьевна.
- Да, умно и тактично. Стасов подмечает глубокое современное направление моих работ. Вот он пишет, полюбуйся: «...быть может, еще выше силы и мастерства в картинах этого художника - то содержание, которое туда вложено и которое придает им гораздо более долговечности, чем самые талантливые и блестящие мазки кисти...» Он одобряет содержание моих картин, а отечественный башибузук Кауфман протестует... Пусть, мнение Стасова для меня превыше соображений этой особы...
На следующий день наряд полиции около дома министерства внутренних дел, где размещалась выставка, был усилен. Верещагина предупредили, чтобы он весь день не отлучался: предполагалось «высочайшее» посещение выставки. С утра доступ на выставку для всех посетителей был закрыт. Александр Второй с семьей и придворными прибыл к концу дня. Кауфман семенил по паркету, неотступно следуя за царем. Верещагин представился государю. Медленно пошли по залам выставки. Генералы звенели шпорами, орденами. Одинокий беленький крестик, уцепившись за пуговицу, висел на сюртуке Верещагина. Дамы, разглядывая картины в лорнетки, шуршали подолами шелковых платьев.
От «Апофеоза войны» царь резко отвернулся.
В следующем зале его внимание задержалось на картине «Представляют трофеи». Царь попросил художника пояснить это произведение. Верещагин сказал, что сюжет этого полотна основан на действительном факте: эмир Бухарский носком сапога перекатывает с места ша место головы русских солдат, представленные в качестве трофеев, и рассматривает их с варварским хладнокровием...
- Это ужасно! - воскликнула императрица и добавила с улыбкой: - Как странно видеть эти обезображенные смертью головы и тут же столько яркого солнечного света. Такое небо я видела в Ливадии...
- Бухарцы не так уж дики, - заметил Кауфман. - Взгляните, ваше величество, на эти прекрасные колонны. Они именно таковы во дворце Тамерлана. Богатство красок необычайное. А рисунок на колоннах точно передан художником. Здесь он не погрешил против истины.
Царь, не слушая Кауфмана, обратился к висевшей рядом картине.
- «Торжествуют», - прочел он вслух. - Что значит торжествуют?
- Эта картина, ваше величество, - ответил Верещагин, - продолжает предыдущую. Трофейные головы вздеты на колья, вернее, на длинные шесты. Собраны пешие, конные и прибывшие на верблюдах и ишаках мусульмане. Они празднуют победу. В кругу торжествующих мулла выкрикивает слова проповеди: «Так аллах повелевает, чтобы погибли неверные! Нет аллаха, кроме аллаха!..»
В следующем зале царь и его свита подошли к картине «Забытый». Остекленевшими выпуклыми глазами царь уставился на мертвеца, на стаю воронов, снизившихся над трупом. Он поморщился и сказал в раздражении:
- Таких «забытых» нет и быть не должно в моей армии...
- Так точно, ваше величество! Я господину Верещагину об этом говорил, но художник упорствует, со мной не соглашается... - угодливо говорил Кауфман и поспешил заметить: - Взгляните, ваше величество, на эти сюжеты - «Окружили» и «Вошли». Здесь безвыходность окруженных. Здесь невероятное спокойствие у живых среди трупов. В этих картинах, ваше величество, заложен вредный смысле..
Царь отвернулся от картин, махнул рукой, как бы жестом приказывая их убрать.
Не успел еще царь проследовать в соседний зал, где были вывешены жанровые, этнографические картины из жизни и истории Туркестана, как Верещагин, до боли стиснув зубы, выхватил из кармана перочинный нож и с размаху, крест-накрест, разрезал одно из лучших произведений. С угла на угол треснуло полотно. У «Забытого» солдата ноги отделились от туловища, и часть картины со стаей воронов и вершинами вдали виднеющихся гор повисла на подрамнике. После царского визита было предписано: лиц посторонних на выставку не пускать.
Всю ночь не спал Верещагин. Он метался из угла в угол по номеру гостиницы. Под утро, оставив одну и в слезах Елизавету Кондратьевну, он без шапки, в расстегнутом сюртуке, с болтающимся в петлице Георгием выбежал на вокзальную площадь.
- Извозчик! Живо, сюда!
- Эх, барин! Долгонько загуляли. Куда прикажете? - К министерству внутренних дел!
- Простите, господин хороший, не годится в таком, извините, виде появляться на службу, да еще в министерстве. И волосы у вас дыбом и глаза горят - будто со страшного суда из лап самого антихриста вырвались!
«Плохо дело, плохо! - с грустью подумал Верещагин, садясь на кожаное сиденье двухместной кареты. - Значит, слаб я, значит, сдерживать себя на крутом повороте не умею. Нервы никуда не годятся...»
- Трогай к министерству!.. А там подожди меня.