|
|
|
|
Фото художника Василия Верещагина | |
| |
|
На Дальний Восток
Верещагин выпил две стопки виноградного вина, быстро порозовел и заметно оживился. Ему захотелось поговорить с офицерами, квартировавшими у племянника. Был среди них высокий, стройный красавец, подполковник Захаров. Говорил он очень умно, сдержанно и, как видно, был настроен весьма воинственно: о «япошках» отзывался с пренебрежением. Захарова удивляло нахальство японского микадо и его генералитета, осмелившихся наброситься на махину российской державы.
Разговор Верещагина с подполковником начался издалека, с расспросов - давно ли Захаров в таком звании, где учился, где служил; на все вопросы подполковник отвечал учтиво и четко, по-военному.
Когда разговор зашел о войне, подполковник стал нервничать. Взяв лежавшую перед ним вилку с костяной ручкой, он замолчал и, опустив глаза, слушал Верещагина. А тот горячо и убедительно говорил, обращаясь к присутствующим:
- Господа офицеры, мои годы перевалили на седьмой десяток. Есть у меня некоторый жизненный опыт...
А племянник Кузьма весело добавил:
- Да, опыт у вас, дядюшка, огромный! По-моему, едва ли в России найдется другой человек с биографией, подобной вашей. Где вы только не побывали!..
- Да, не обижаюсь, кое-где был, кое-что видел, - продолжал Верещагин, - и даже воевать приходилось, хотя я самый отъявленный враг войны, тем более - войны, ненужной народу. Но и мне приходилось иногда на войне убивать людей, вот этой же самой рукой, которою я писал изобличающие войну картины. Объяснимо ли такое противоречие и простительно ли оно мне? И объяснимо, и простительно. В момент горячей и опасной необходимости я брался за оружие и сражался за честь России. Но честь России требует, чтобы мы, русские люди, воевали и против войны. В рядах этих, к сожалению немногих, бойцов за мирную жизнь я не был трусом. Сейчас трудно об этом говорить. Правильную оценку дадут потомки. Но речь не об этом. Я, старик, еду на войну; вы, молодые люди, бравые и образцовые офицеры, находясь в Ляояне, в резерве, в любую минуту можете быть посланы в бой. Кстати, не помните ли, в прежние времена была у нас такая непозволительная, грустная песенка:
Невдалеке от Бологоя
Два встречных поезда свистят:
В одном быков шлют для убоя,
В другом - на бой везут солдат...
Верещагин, сказав это, заметил, что все офицеры, племянник Кузьма с женой, Марией Александровной, - все внимательно слушали, уставившись на него немигающими глазами. Только подполковник Захаров, опустив голову, ни на кого не смотрел и крепко сжимал вилку обеими руками.
- Да, война без жертв не бывает. Никто из нас особенно не удивится, если кое-кого из присутствующих не досчитается. С давних пор русские люди умели воевать и не боялись умирать, - говорил Верещагин, и лицо его, красивое, с бородой, достававшей до столешницы, становилось строгим, взгляд хмурым, пронизывающим. - Да, эта война с «япошками», как их пренебрежительно называют некоторые господа, не является популярной в народе. И наши люди будут погибать только ради того, чтобы продлить срок существования шаткого деспотизма...
Верещагин из-под нахмуренных седых бровей взглянул на подполковника Захарова. Тот, стиснув зубы и напрягая мускулы, с хрустом ломал зажатую в пальцах роговую рукоятку вилки. Потом он опомнился и, обращаясь к хозяйке, тихо, полушепотом проговорил:
- Мария Александровна, извините... К сожалению, Василий Васильевич во многом прав...
Верещагин налил себе еще стопку вина и, подняв ее, сказал:
- За ваше здоровье, за ваши успехи, господа офицеры! Кто будет жив, тот многое увидит и узнает. Будьте здоровы!..
- За ваши успехи, Василий Васильевич!
- Живите еще столько же...
- Надеемся увидеть ваши картины из русско-японской войны, - говорили офицеры, звонко чокаясь бокалами с Верещагиным.
Вечером офицеры провожали художника в вагон, стоявший на запасном пути в Ляояне. С Захаровым Верещагин расстался дружелюбно и трижды расцеловался на прощание.
продолжение
|