Фото художника Василия Верещагина

Картины и выставки

Верещагина удивила такая характеристика, тем более что от Стасова слышал он прежде совсем другие отзывы о Тургеневе. Не зная истинных причин обострения отношений между Тургеневым и Стасовым и еще не читая романа «Новь», Верещагин тогда же ответил Стасову; «Я считаю Тургенева более чем автором романсов и акварелей...»
Потом, как выяснилось, причиной раздражения Стасова было то, что Тургенев в романе «Новь» в образе Скоропихина карикатурно изобразил Стасова. Впоследствии поступок Тургенева вызвал возражения со стороны Верещагина, но это не помешало ему остаться в близких, дружеских отношениях с замечательным писателем.
Елизавете Кондратьевне Верещагин часто советовал читать и перечитывать Тургенева:
- Вот у кого ты можешь по-настоящему почувствовать русский язык. Да и типы в его произведениях созданы изумительно: все у него - умные и глупые, подлецы и порядочные люди, отцы и дети - все живые, настоящие, правдивые...
Знакомство Верещагина с Тургеневым произошло в Париже, после возвращения с Балкан. Проживавший в Париже художник Алексей Петрович Боголюбов как-то, придя в мастерскую к Верещагину, сказал:
- С вами желает познакомиться Тургенев.
- Очень рад! Пусть приезжает в любое время.
Тургенев появился у Верещагина неожиданно, не известив его о времени приезда. Познакомившись с художником, он принялся рассматривать этюды и картины. Незаконченное полотно «Перевозка раненых» особенно понравилось писателю. Тургенев разглядывал каждого изображенного на нем солдата и говорил:
- Хорошо! Да я их где-то встречал... они не выдуманные _ настоящие! Этот вот - вышагивает рядом с повозкой, опираясь на ружье, - Никифоров из Тамбова, а этот, что повернулся к нам боком, сидит в телеге, свесив голову, и думает горе-горькую думу - Сидоров из-под Нижнего...
Верещагин ходил за ним по мастерской, рассказывал о своих балканских впечатлениях.
- Думаю, Иван Сергеевич, в скором времени написать большую картину полевого госпиталя, где найдется местечко в качестве сестры милосердия и вашей Елене Стаховой. Ведь где же ей быть, как не около раненых солдат на Балканах?
- Совершенно верно, Василий Васильевич, там ей честь и место. Пора художникам и писателям показать женщину на войне. Не так ли?
- Так, Иван Сергеевич, так. Ваш роман «Накануне» я не раз вспоминал на Балканах. И больше того - видел женщин в госпиталях с душой и характером Елены. Но не кажется ли вам, Иван Сергеевич, что вы напрасно рано похоронили Инсарова? Ему бы надо бороться за родную Болгарию...
- Вполне возможно. Этот упрек был и от Добролюбова. Добролюбов прочел «Накануне» и написал, что условия нашей жизни накануне великих перемен породят и выпестуют своих русских Инсаровых и поднимут их на борьбу с внутренними турками.
Недолго пробыл Тургенев в мастерской Верещагина. Уходя, он просил художника бывать у него в любое время без приглашения.
- С удовольствием, Иван Сергеевич, с великим удовольствием... Как только приосвобожусь - приеду, - пообещал Верещагин.
Свое обещание Василий Васильевич не замедлил выполнить. Недели через две-три он приехал к Тургеневу на загородную дачу, в Буживаль. В рабочем кабинете писателя тогда присутствовал революционер-эмигрант Петр Лавров. Они сидели вдвоем за столом, оживленно беседовали, просматривая последние номера французских газет и журналов. Увидев незнакомца, Лавров поспешно встал, накинул на руку выцветший плащ и вышел, пожав руку Тургеневу. Когда он ушел, Иван Сергеевич сказал Верещагину:
- Вы, если не знаете его, то слышать о нем, вероятно, слышали. Я вас не познакомил, потому что он не любит быстро входить в знакомства. Видите ли, этот человек находится здесь на особом положении. Он бежал из России. Это Петр Лавров... Изредка посещает меня. Философ и непримиримый революционер.
- Лавров?.. Как жаль, что не пришлось с ним познакомиться! Интересный человек! Кто из русской интеллигенции его не знает! Жаль, что я не успел его даже как следует рассмотреть. Знаю, человек он немалого ума и огромной силы воли, иначе не потребовало бы царское правительство возвращения его из Франции. Вероятно, царь намерен заменить ему Париж Иркутском.
- Ах вот как! Вы об этом знаете! - удивился Тургенев.
- Слухом земля полнится!
- Да, он был уже изгнан из Франции. Но в полицию поступило множество протестов от эмигрантов и от свободомыслящих французов. Недавно вызвал меня здешний префект и спросил, что я знаю о Лаврове. Ну что я мог сказать? «Прекрасный, - говорю, - он человек, весьма безобидный». Полицейское начальство было удовлетворено таким ответом, и Лавров, как видите, снова в Париже... А меня, кажется, ожидают новые объяснения в Петербурге. Ведь они там величают меня «красным республиканцем».
- Чем вы заслужили такое звание? - спросил Верещагин.
- Известное дело: оказываю порой помощь русским людям, не по доброй воле находящимся здесь, в Париже. Да еще опубликовал рассказ об одном юноше, невинно просидевшем четыре года в тюрьме.
- Для охранки этого достаточно, чтобы учинять вам всякие неприятности, - сказал Верещагин.
- На днях был у меня из посольства князь Орлов, - продолжал Иван Сергеевич, - и приказал мне возвращаться в Россию. Поеду. Мне ничего не страшно. - И, переведя разговор на другую тему, он стал спрашивать художника о том, как у него идет работа над картинами балканского цикла, где и когда они будут показаны.
- Сам не знаю, Иван Сергеевич, очень замыслы большие! Не скоро управлюсь.
- У вас уже так много сделано и много начато... Вы - особенный живописец. Если бы я не был так стар и слаб, я решился бы написать роман, избрав вас прототипом главного героя. Вы меня очень порадовали своими туркестанскими картинами. Смотрел я их как-то у Третьякова и писал ему о вас: оригинальность, силища, любовь к правде, прекрасное, тончайшее мастерство - вот что ставит вас на одно из виднейших мест в современной живописи.