Фото художника Василия Верещагина

Верещагин и Кившенко

Так созрел замысел моей картины, напомнившей вам, Алексей Данилович, мою работу из балканской серии. Совпадения возможны. Мне кажется, что если бы вы не опередили меня своей замечательной картиной «Военный совет в деревне Филях», я взялся бы за эту тему обязательно. Больше того, я скажу о совпадениях: французский живописец Мейссонье однажды, увидев на выставке мою работу «Скобелев под Шипкой», так был поражен, что не смог закончить свою картину «Объезд Наполеоном войск», задуманную им точно в таком же плане. Кстати, еще о Наполеоне: он говорил, что для удачного ведения войны нужен для полководца определенный, зрелых лет, но отнюдь не старый, возраст. Однако наши русские полководцы - Суворов и Кутузов - на деле опровергли эту неосновательную теорию Наполеона.
- Когда, Василий Васильевич, думаете закончить всю серию картин, посвященных Отечественной войне? - спросил Кившенко, заканчивая осмотр новых работ Верещагина.
- Не могу знать, Алексей Данилович. Хочется еще изобразить партизан - этих беззаветно храбрых борцов за родину. А для этого опять надо ехать. Послушать мужиков-старожилов и выбрать на месте подходящие натуры для двух-трех картин. Только вот до вашего прихода мы немножко поссорились с Лидией Васильевной - не хочет, чтоб я ездил, как бывало...
- Вася! Можешь не жаловаться - поезжай куда угодно и когда есть в том надобность, - послышалось из соседней комнаты. - А пока зови гостя к столу.
В мастерскую посетители допускались не часто. Кившенко попросил у хозяина разрешения осмотреть мастерскую.
- Пожалуйста! Для вас у меня ничего тайного нет,- ответил Верещагин. Показывая незаконченные картины и разные предметы, привезенные из далеких стран, он водил гостя по обширной светлой мастерской и рассказывал:
- Видите, какой я запасливый, у меня несколько мольбертов разных размеров. Здесь - письменный стол, за ним в вечернюю и ночную пору я читаю и пишу. То и другое художнику не возбраняется. Оружие на стене собрано отовсюду: из Средней Азии и с Балкан. Походный сюртук - самого Скобелева. Ключ - от города Адрианополя. Зеркало индийское. Фонари, что висят на оленьих рогах, - японские. Ковры - персидские, цветы - мои любимые. Чучела каких птиц, вам не надо объяснять. Вы охотник, каждую пичужку, наверно, знаете. Видите, сколько тут всякого хлама или добра, от которого художнику нет возможности избавиться. Мастерская есть мастерская. Без этой бутафории никак нельзя работать.
- Мне это не нужно доказывать, - кашляя и ежась от холода, согласился Кившенко.
Из соседней комнаты распахнулась дверь. Лидия Васильевна, одетая в темно-синее шуршащее шелковое платье, украшенное индийскими бусами в несколько рядов, вошла в мастерскую.
- Добро пожаловать к столу! - Она подхватила Алексея Даниловича под руку и повела его из мастерской в столовую.
Разомлев от горячего чаю и рижского бальзама, Кившенко поведал Верещагину о цели своего визита:
- Дорогой Василий Васильевич, у меня к вам большая просьба. В Питере вы бываете нередко. Побывайте как-нибудь у меня. Я мучаюсь над двумя картинами по заказу самого, так сказать, в бозе почившего Александра Третьего. Обе картины из русско-турецкой войны. Хотел бы знать ваше мнение о моей работе. Лучшего консультанта мне не найти...
- Нет, нет, - отмахнулся Верещагин. - Если у вас августейший заказчик, то я тут не указчик. Могу только всё дело испортить. Одно скажу: плюньте на всякое хотение таких заказчиков - живых и почивших, - делайте по своему усмотрению. У художников есть судья строгий и справедливый, это - Стасов. Правда, я с ним малость не поладил, разошелся, из-за чего - и сам теперь не пойму. Но лучшего советчика у нас нет.
- Стасов меня не любит, - вздохнул Кившенко.
- Добейтесь, чтобы он вас полюбил. Впрочем, почему не любит? Помню, как-то давно-давно он хвалил вас за картину «Переправа на пароме», и тогда он настраивал вас забыть классических героев, одетых в латы и хламиды, а браться за то, что поближе к действительности, к натуре. Ведь сразу после того стасовского замечания вы сделали превосходную вещь-«Военный совет в деревне Филях». Года три тому назад я видел новую вашу картину - «Сортировка перьев». Тоже - удача. Я никогда не забуду этих женщин, занятых работой и оживленным спором. Лица и позы их очень жизненны. Не могу только одобрить ваш «Зимний пейзаж с дровнями». Кто только подобные пейзажи не пишет! Не обижайтесь, Алексей Данилович, я если и грубовато скажу, то от чистого сердца... Из ваших исторических картин, Алексей Данилович, наиболее плохая - прямо скажу - это где ведут под конвоем Марфу-посадницу и везут в ссылку вечевой колокол. И люди, и лошади, и древний Кремль Новгородский - все написано до крайности примитивно. Уничтожьте эту картину, не пожалейте... - Сказав это, Верещагин принялся за пирог с палтусом: - Кушайте, Алексей Данилович, эту беломорскую рыбицу я из Вологды привез...
- Вася, да ты таким разговором кому угодно аппетит испортишь... - Лидия Васильевна искоса посмотрела на мужа. В ее взгляде он угадал, что она хотела сейчас сказать: «Зачем обижать человека, ведь он - хороший, справедливый, но физически слабый, не то, что ты. Пощади его...»
Верещагин усмехнулся и продолжал:
- Алексея Даниловича я знаю. Он не нуждается в лести и ненавидит ложь, как и подобает каждому порядочному человеку...
- Не подсахаривайте, Василий Васильевич, я не обижаюсь. Вы правду говорите. Эх, кабы мне да ваша силища!.. Ваш могучий характер! Так, значит, вы не хотите быть моим консультантом?
- Дорогой Алексей Данилович, любой ваш эскиз всегда и с удовольствием разберу по косточкам. Никогда не откажусь. Но... императорский заказ - извините... я тут не советчик.
- Понимаю, понимаю...
Когда гость ушел, Василий Васильевич долго молча стоял у окна и задумчиво глядел на заснеженный пустырь, раскинувшийся вокруг его дома.
- Не жилец Кившенко, - сказал он с грустью в голосе. - Кажется, больше мы с ним не увидимся. Живет он одной внутренней энергией. Но догорает. Нужен отдых, лечение. Так мне и следовало бы ему сказать: к черту эти августейшие заказы! Подумайте, Алексей Данилович, о своем здоровье!..
- И тебе, Вася, не мешает о своем здоровье чаще думать. До весны сиди и работай, дома. В Смоленскую губернию съездим летом, - посоветовала жена.
- Летом? - удивился Верещагин. - Ты ничего, Лидуся, не понимаешь! Я должен поехать в такое время года, в какое удирал Наполеон из России. Иначе я для своих партизан ничего не увижу, ничего не почувствую.