Фото художника Василия Верещагина

В Париже

Быстро двигалось время. Первый год учения у Жерома подходил к концу. Верещагин писал красками то в мастерской - при Академии, то в пригородах Парижа, куда выезжали все ученики студии на этюды. Жан Леон Жером каждый раз сопровождал их, следил за их работой. А в минуты отдыха, в перерывы, собрав всех учеников вокруг себя на лоне природы, он беседовал о свойствах и гармоничном смешении красок, о грунтовке холста, о взаимодействии перспективы и теней. Говоря о колорите как о результате впечатления, произведенного на зрителя сочетанием красок и оттенков, Жером приводил примеры из классических работ. У венецианцев он находил глубокий, блестящий колорит, у Рафаэля - нежный, у Рубенса - сильный и смелый; по его определению, в каждом случае у художников, ставших великими, колорит подчеркивает творческий характер, умение комбинировать краски и оттенки, сходствующие изображаемой натуре.
Бывая со своими учениками в Лувре, Жером обращал внимание их на работы крупнейших мастеров голландской школы во главе с Рембрандтом; критиковал картины Пуссэна с его мифологическими сюжетами и застывшими в величественных позах фигурами; восхвалял своего соотечественника Антуана Ватто, писавшего веселые бытовые сцены.
Однажды, возвращаясь из очередной экскурсии по музеям Парижа, Жером и его ученики, уставшие за день, проходя по площади Согласия, захотели отдохнуть в тени деревьев.
Площадь Согласия - украшение Парижа. Всегда в свободные часы Верещагин приходил сюда любоваться городским пейзажем, панорамой города. Здесь с одной стороны - пышная зелень насаждений Елисейских полей, с другой - сад Тюильри, с третьей - Сена, пересекаемая мостом, и, наконец, с четвертой стороны - два дворца Габриэля с их величественными фасадами.
Были горячие, душные сумерки только что прошедшего парижского дня. Жером расположился под ветвистым деревом в кругу своих учеников и, как веером, помахивал шляпой перед своим иссеченным морщинами лицом. Верещагин сидел около него и перелистывал тетрадь с записями луврских впечатлений. Потом он вспомнил что-то, как бы выпавшее из памяти или недостающее в записях, и обратился с вопросом к Жерому:
- Скажите, профессор, что самое важное, за что нужно ухватиться обеими руками, всем своим существом, чтобы выйти победителем на арене искусства?
- Не праздный вопрос, - заметил на это Жером, - и не новый для всякого, кто думает о своем месте в искусстве, в частности в живописи. Но тут не может быть общей мерки для любого и каждого. Известно, что люди - это не металлические франки, не луидоры, не все равны между собой, а художники тем более. Да и было бы плохо, если бы между ними часто встречались близнецы. Искусству присуще разнообразие. В этом его первейшее отличие от производства обуви, пуговиц, подтяжек и прочих вещей. Картина, монумент, поэма - это не вещи, а произведения. И человек, создающий произведение, имеет свои способности, склонности и вкусы. Зная вас, Верещагин, скажу вам: вы - человек настойчивый, упорный в труде, одаренный, способный довести свою даровитость до уровня талантливости. В этом я уверен. Любовь к жизни, стремление быть близким к народу, сила творческой фантазии проявляются во всех ваших рисунках, эскизах, этюдах. Если к этому вы, становясь художником, добавите знания, приобретенные вами в Петербурге и Париже, и усовершенствуете свои, верещагинские, приемы, - будьте уверены, вы будете победителем...
- Спасибо, профессор! Приложу все силы, чтобы оправдать ваши надежды. Но все-таки мне кажется, что общим и обязательным условием для любого и каждого настоящего художника должна быть свобода творческой мысли и деятельности.
- Свобода - это великое понятие!..- сказал Жером.- Деятелю искусства свобода нужна как воздух, вода и пища. Иначе он ремесленник, изготовляющий мелочь на потребу безвкусицы. Не смешивайте настоящих художников в людьми, малюющими всякую пошлость в угоду обывателям. Великие мастера творили свободно, но поймите, друзья мои, - обращаясь ко всем ученикам, продолжал Жером развивать свою мысль, - их свобода была относительной. И вы как бы радужно ни представляли себе тип свободного художника, - помните, что его творческая свобода должна соответствовать интересам общества, а не узкого круга. Прошу не понимать под «узким кругом» таких ценителей искусства, какими были, скажем, Вольтер и Дидро, отражавшие в своих трудах мнение передового общества...
Вечерело. На площади Согласия зажглись тысячи огней.
- Отдохнули... Пора, друзья, расходиться. - Жером встал, за ним поднялись его ученики. - Кому со мной по пути в сторону Академии художеств, провожайте.
Часть его учеников, попрощавшись, разбрелась в стороны узких улиц, примыкавших к Елисейским полям; другие, в том числе и Верещагин - им было по пути, - пошли провожать Жерома до Академии. Медленно они шагали по аллеям, обрамляющим площадь со стороны сада Тюильри, затем вышли на набережную Сены, где вечерний воздух был чище, свежей и дышалось легче. Жером сказал Верещагину:
- Наш разговор о свободе в искусстве считайте только начатым. Возьмите в библиотеке Академии размышления и заметки женевского художника, когда-то профессора эстетики, Рудольфа Тёпфера. В его книге, изданной в Париже в сорок восьмом году, вы найдете интересующие вас сведения о нравах художников. Прочтите и считайте это продолжением нашей беседы. И если отдельные мысли Тёпфера совпадут с вашими, пока еще не оформленными и не обобщенными, не удивляйтесь. Это будет свидетельствовать о правильности ваших размышлений.
В тот же вечер Верещагин успел побывать в библиотеке. И, меняя книги, он ухватился за Тёпфера, рекомендованного Жеромом.
...Время приближалось к летним каникулам. Старик отец перевел Верещагину в Париж небольшую сумму денег из наследства, оставшегося после умершего в Любцах дяди Алексея. Деньги были очень кстати. Верещагин намеревался в каникулы вновь поехать в Закавказье, изучать там быт народа и рисовать для будущих работ. Это намерение, благодаря отцовской помощи, оказалось вполне осуществимым.