Фото художника Василия Верещагина

Весной на Севере

Верещагин в это время успел подняться на высокий берег и сходить в село за покупками. Обратно он шел перегруженный плетеными корзинками, берестяными туесами; нес в обеих руках посудины, наполненные рыжиками прошлогодними, брусникой квашеной, репой вяленой, семгой соленой; тут же были почти горячие, свежей выпечки, промасленные шаньги из гороховой муки. Сложив весь этот незатейливый мужицкий харч на палубе барки, Василий Васильевич, довольный покупками, сказал:
- Всего тут - и с посудой - на полтора целковых. А когда в Индии, бывало, два года я кормился ананасами, апельсинами, мандаринами и всякой такой заморской снедью, ох, и дорого бы заплатил там за эти русские, милые северные рыжики. А вы, девки-бабы, чего замолкли? Почему не поете?.. Ваш хор далеко был слышен.
- Да мы и то более десяти протяжных спели. Барыня всё записала.
- А не плясали, не хороводились?
- Где тут! Место зыбкое, не для пляски.
- Так вы поднимитесь повыше на бережок, да мою женку пляской и песней потешьте. Да и я полюбуюсь.
- Ой, какой добрый человек... давайте, соседушки, топнем? На то и праздник воскресенье. Пусть чужой человек знает про наше веселье, - предложила одна из баб, и все поднялись на сугорье. За ними вышли и супруги Верещагины.
- Какую запоем-то?
- Мезенскую плясовую.
- Ой, хуже не придумали. Не надо мезенскую. Ихино плясовые для похорон годятся. Давайте повеселее.
- Онежскую, онежскую!..
- Запевай сама и пляши сама, коли онежскую. Там и не пляшут, а плавают, как мокрые утицы.
- Не спорьте при чужих-то добрых людях, бессовестные! Ужли вам еще песен мало? Пинежская пляска- па что лучше?..
Сговорились спеть и сплясать без всякой музыки, под пинежскую песенку.
Мигом образовался на сухой лужайке женский хоровод. Парни поглядывали со стороны и посмеивались над разгулявшимися бабами и девчатами. А хоровод кружился. И притопывали луговину крепкие северянки, обутые, как на подбор, в кожаные полусапожки, промазанные пахучим самодельным деготьком. Посредине хоровода, в кругу, две развеселые пары молодух, помахивая вышитыми платками-носовушками, быстрым речитативом, под общий пляс, напевали:

Воду черпала - ушиблася,
Полюбила - не ошиблася.
Полюбила - так и ста рублей не жаль,
Куплю милому я шелковую шаль.
Посулю ему в прибасочку
Кашемиру на рубашечку.
Кашемир-то дорогой - по рублю,
Милый женится - кого я полюблю?
Милый женится - меня не отдают,
Много горюшка-беды наделают.
Эко горюшко-беда, не денежки!
Отнимают паренька у девушки.
Ой, ой, ой, уж это фальшинка.
Парню девка не навальшинка.
В косогоре кони травки не едят,
На чужого парня глазки не глядят.
Ну-ка, ноженьки, я с горя попляшу,
Становому три прошенья напишу.
Становой ты да урядиичек,
Не испорти девке праздничек!
Вороти-ка ты мне милого дружка,
Не то брошуся с крутого бйрежка
В нашу быструю, глубокую Двину,
А перебейку-супостатку прокляну!..

И вдруг пляска оборвалась. Все остановились как вкопанные и, еще раз притопнув, в один голос лихо выкрикнули:
- Вот как мы-то!..- и засмеялись весело и раскатисто.
- Ну и северянки! Браво! - похвалил Верещагин. - Уважили нас, уважили. Спасибо!
- На что нам спасибо-то? Из спасиба даже лаптя не сплести...
- Ну как, Лидуся? - обратился Верещагин к жене. - Можно им рублишко на орехи дать? Заработали?
- Заработали, Вася. Какая хорошая песня! Сродни трефолевской камаринской. Честное слово!
- Чего удивительного! Ясно, Трефолев, как, бывало, и покойный Некрасов, у народа поэзии учится... Вот вам, северяночки, на конфеты да на семяночки целых пять рублей!..
- Ой, что вы, что вы, добрый человек!
- Зачем?..
- Разве ребятам на вино?
- Да берите, чего рты раскрыли! У этого проезжего, видать, денег хватит!
Верещагин подал золотую пятерку, снял шляпу, поклонился:
- До свидания, голубушки, до свидания, веселые северянки!.. Счастливо оставаться да с песнями не расставаться!..
- А вам дай бог ветра в спину! Чтобы легко плылось, легко ехалось! - отвечали бабы на приветливое прощание Верещагина.
Барочка-яхта с приподнятым парусом тихо отвалила от берега.
На фоне оранжевого неба, на крутом яру вырисовывались силуэты крепких бревенчатых изб, а поодаль от них стояли четыре мельницы-ветрянки и махали крыльями вслед уходившей на север верещагинской барке.
Ложась спать, Верещагин наказывал вахтенному Гавриле:
- Не торопись. Гляди в оба. А будет по пути большая деревня или красивый берег с сосновым бором - становись на якорь и разбуди меня.
- Наше дело такое - поденщина, чем тише едем, тем больше получим, - отвечал послушный работник Гаврила. Он, как и двое других его товарищей, не ожидал в эту весну столь легкой работы, похожей на забавную прогулку.