Фото художника Василия Верещагина

Весной на Севере

В высоких «бродовых» сапогах из кожи, пропитанной дегтем, в меховой куртке и широкой войлочной шляпе, с ружьем за спиной, он был похож на заправского двинского охотника-бородача. Двинские рыбаки осмотрели Верещагина с ног до головы. Видавшие на своем веку всяких проезжих, не показывая удивления и не расспрашивая его - кто таков, куда и зачем едет на своей легкой барке, рассуждали:
- Не иначе межевой, леса на глазомер будет обмеривать...
- Нет, это закупщик какой-нибудь... по рыбной части. Цены выведывает - где подешевле.
Но когда приметили у него под тужуркой беленький крестик в петлице пиджака, то рассудили иначе:
- Может быть, это генерал поехал с барыней и дитем в свое удовольствие прогуляться?
- И чего тут хорошего, в наших простудных местах? . Ехал бы лучше на теплые воды, на юг.
- Денежный, видать, человек, не наше горе рыбацкое! Рыбешку-то выбирает стерлядочку да нельмушку, пожирней да покрупней.
А вечерком у костра, за общим рыбацким котлом, Верещагин всех удивил своими невымышленными рассказами об Индии сказочной, об Америке богатой, о храбром генерале Скобелеве, о своих путешествиях по белому свету. Рыбаки слушали его затаив дыхание, дивились и спрашивали невпопад, когда он ненадолго прерывал свои речи. После короткой белой ночи Верещагин возвращался в лодке на свою барочку, вытряхивал из корзины на палубу свежую рыбу и говорил вахтенному Гавриле-старшему:
- Выпотроши, братец, да чуть подсоли, - это нам на завтрашний день. Да направь-ка барочку до той деревушки с деревянной церковью, а я пока посплю...
Барка - новенькая, смолистая, удобная для жилья и дальнего речного плавания, - покачиваясь на волнах, медленно двигалась туда, куда приказывал хозяин. Около Красноборска Верещагин рисовал деревянные островерхие церкви, оконные резные наличники и старых богомолок, теснившихся у клироса. Один местный толстосум, торговец кушаками, прялками и пестерями, узнав, что какой-то проезжий занимается рисованием невесть чего и неведомо зачем, обратился к нему:
- А лошадей вы можете рисовать?
- Могу.
- Эх, у меня конь! Полтораста рублев стоит. От Красноборска до. Архангельска ни у кого такой лошади нет.
Сколько с меня возьмете? Нарисуйте моего коня и меня верхом.
- Пустяки! Триста рублей и эту самую лошадь в придачу. Как прикажете - на полном скаку, словно Скобелева?..
Торговец посмеялся над шуткой художника, пообещал триста копеек, если хорошо нарисует его на лошади, и ушел восвояси. А потом, узнав от земского начальника, кто такой художник Верещагин, торговец спохватился и, сконфуженный, явился к нему с извинением:
- Простите, господин Верещагин, опростоволосился я. Не угодно ли ко мне в гости, и с супругою. Буду весьма счастлив видеть в моем доме такого гостя.
- Не беспокойтесь, мне и на своей барочке хорошо. А то у одного погостить, у другого погостить - надо и к себе пустить, а мне некогда гостьбой заниматься. Прощайте, кланяйтесь вашим сродникам...- ответил, улыбаясь, Верещагин.
Однажды в большом двинском селе в воскресный, свободный от работы день к барке Верещагина собрались разнаряженные в длинные цветастые платья девахи и щеголеватые деревенские парни. Подошли крестьянки, широкоплечие, рослые богатырицы, при первом взгляде на которых художник вспомнил стихи Некрасова и весело подумал: «Что ж, и верно, пожалуй, любая из них "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет"».
- Чем торгуете, каким товаром?
- Чего покупаете?
- Несите свой товар на берег, полюбится - купим! - заголосили двинские бабы, обступив рослого бородача.
- Торговать мне нечем, - отвечал Верещагин, - а покупать - покупаю только молочишко для дочки да песни для жёнки.
- Шутник, право!- удивились двинские бабы.- А почем берешь такой товар?
- Ценой не обижу: молоко - по копейке за кринку, за песню даю дороже. Артелью протяжную споете - пятак дам, понравится - и весь гривенник.
Смех смехом, шутки в сторону. И в самом деле, этот чудаковатый человек, ухмыляющийся в свою пышную с проседью бороду, заплатил пятак за песню, которая его не удивила ни содержанием, ни исполнением.
- Еще спеть прикажете? Давайте на рубль напоем, и все песни разные, - пожелали бабы.
- Идите к барке. Там моя хозяйка в песнях толк понимает. Пойте, пока ей не надоест. А я рассчитаюсь.
Бабы тесной гурьбой столпились на берегу, около аккуратненькой новой барки. Которые посмелей, кинулись, скрипя полусапожками, по трапу.
- Вы куда, ошалелые!
- Куда прете, оглашенные! - преградили им путь два бурлака, два Гаврилы. - Ужо вас барин из ружья!..
- Но, но, не шиперьтесь! Нас он сам и приголубил, послал песни пропевать, - объявила одна из баб.
- Вот еще! Не слыхали тут вас! - лениво отозвался третий работник, Андрюшка, лежавший под полушубком на палубе у кормы.
На шум вышла из каюты Лидия Васильевна, в черном дорожном костюме, с кожаной сумочкой в руке. За ней показалась трехлетняя девочка, с большой нарядной куклой на руках.
- Здравствуйте, бабоньки! - приветливо сказала Лидия Васильевна.