Василий Верещагин во время первой поездки на Кавказ

Усадьба за Серпуховской заставой

Почтовый адрес нашей семьи писался так: «Москва. За Серпуховской заставой. Деревня Нижние Котлы». Только вследствие этого могло сложиться весьма распространенное мнение, будто усадьба и дом находились непосредственно в самой деревне. Это неверно. Земельный участок под усадьбой примыкал к левой стороне шоссе, отходившего от единственной в то время улицы в Нижних Котлах в направлении к селу Коломенскому, и находился на расстоянии одного-полутора километров от Нижних Котлов. Далее километрах в двух от усадьбы лежала деревня Новинки. Высокий холм, на плоской вершине которого была расположена усадьба, круто спускался в сторону реки Москвы, образующей в этом месте большую дугу, обращенную выпуклой стороной к югу.

Рядом с Нижними Котлами находился большой кирпичный завод и пахотные поля. По другую сторону шоссе раскинулись луга, на которых пасся скот деревни Новинки. Нигде не было видно ни дерева, ни кустарников. Ближайшее жилье находилось на расстоянии одного-полутора километров. Местность была пустынная и глухая. Удаленное от города местоположение усадьбы, имея свои недостатки, тем не менее отвечало основным условиям, которые отец считал необходимыми для того, чтобы спокойно работать. Еще в 1869 году в Средней Азии отец заболел лихорадкой. К ней прибавилась тропическая малярия, которую он получил путешествуя по Индии в 1874-1876 годах. Приступы малярии повторялись после каждой простуды или после пребывания в болотистой или сырой местности. Поэтому отец всегда выбирал для жилья места, лежащие на возвышенностях. Этому требованию вполне отвечало местоположение нашей усадьбы, которая находилась на высоком берегу реки Москвы, на вершине холма, возвышавшегося над берегом на двадцать-двадцать пять метров.
Другие, не менее важные для отца условия - полное спокойствие, тишина и отсутствие неожиданных визитеров - обеспечивались удаленностью усадьбы от города. А кроме того, Даниловская слобода, особенно в районе кирпичного завода, куда на работу принимались и беспаспортные бродяги, пользовалась настолько плохой славой, что городские извозчики очень часто отказывались туда ехать. Наглядным доказательством их правоты был случай, происшедший с Василием Платоновичем Платоновым, долголетним служащим отца.

Как-то Василий Платонович замешкался в городе и добирался домой, когда уже стемнело. В то время только появились в продаже карманные электрические фонарики и потому они мало еще кому были известны. Купив такой фонарик, Василий Платонович, очень довольный покупкой, возвращался домой. До заставы он доехал конкой, а дальше должен был идти пешком. Дело было зимой. Благополучно пройдя Даниловку и Нижние Котлы, он свернул на Коломенское шоссе и стал осторожно спускаться мимо кирпичного завода по ухабистой дороге в лощину. Зная о недолговечности батарейки, он пробирался в темноте, держа руку с фонариком в кармане. Внезапно из темноты вынырнули две фигуры и с криком: «Руки вверх! Давай деньги!» устремились к нему. Василий Платонович безотчетно выхватил фонарик из кармана и, нажав кнопку, направил его на нападающих. Яркий свет, неожиданно ударивший грабителям в глаза, до того перепугал их, что они перемахнули через канаву и стрелой понеслись прочь. С не меньшей скоростью полетел и Василий Платонович, но только в противоположную сторону. Добежав до усадьбы, он долго не мог отдышаться и много раз потом должен был повторять рассказ о своем приключении. С тех пор правило возвращаться домой засветло строго соблюдалось всеми обитателями нашей усадьбы. И все же несмотря на то, что усадьба находилась в довольно глухом районе, за время жизни там не было ни одного случая кражи, и даже деревенские ребята никогда не перелезали через забор за яблоками, вишней или малиной, хотя фруктовый сад был значительно удален от дома. Этим мы, несомненно, были обязаны нашим собакам. С трех сторон дома стояли столбы с натянутой между ними толстой проволокой, вдоль которой на цепях бегали три больших пса. В те времена, которые я уже хорошо помню, это были сенбернар, дог и большой старый пес, происходивший от тибетской овчарки, с густой серой шерстью, которая, свалявшись, свисала у него по бокам в виде войлочных полос. Такая шерсть позволяла ему спать зимой не в будке, а зарывшись в снег. Иногда ночью собаки поднимали страшный лай и рвались на своих цепях, чуя, вероятно, приближение чужого человека.

Единственным взрослым мужчиной в главном здании был отец. Когда он бывал дома, никто не боялся. Но если его не было, то в темные осенние и зимние ночи и вечера, когда только некоторые комнаты скудно освещались керосиновыми лампами, внезапный громкий лай собак вызывал в обитателях, пли, вернее, в обитательницах дома, понятную тревогу. Мы же, дети, не сознавали опасности и крепко спали. Если собаки лаяли ночью слишком долго и упорно, то дворник выходил с охотничьим ружьем и, обойдя дом и флигель с конюшней, стрелял для острастки в воздух. После этого собаки обычно успокаивались. На другой день мать призывала стрелявшего и расспрашивала, не заметил ли он кого-либо поблизости. Участок земли под усадьбу площадью в две с половиной десятины не был отцом куплен, а лишь арендован на девяносто девять лет. Линия границ участка составляла фигуру несколько необычной формы. Это был удлиненный четырехугольник, вытянутый от шоссе в направлении к реке, по обеим сторонам которого, ближе к северным углам, примыкали два меньшие участка. Такое очертание определялось, по-видимому, формой горизонтальной площади на вершине холма.
Большим недостатком было полное отсутствие растительности - дом был построен в чистом поле. Поэтому еще до окончания постройки вдоль линии забора, которым был обнесен весь участок, проложили дорожки, обсаженные липами. Густо посаженная у самого забора желтая акация мешала любопытному, если бы таковой нашелся, заглядывать внутрь участка, а ее колючки являлись препятствием для того, кто захотел бы перелезть через забор. Въезд в усадьбу был со стороны шоссе. Дорога, обсаженная высокими березами, вела от ворот к дому и кончалась во дворе, недалеко от «парадного» крыльца.