Василий Верещагин во время первой поездки на Кавказ

Если в летние месяцы мы, дети, проводили большую часть времени на дворе и в саду, то в ненастные осенние дни, когда глинистые садовые дорожки размокали, и зимой, когда они бывали занесены глубоким снегом, наши прогулки ограничивались двумя-тремя часами. Зимой мы катались с горы на санках, лепили из снега деда-мороза, играли в снежки и ходили на лыжах. Остальное время проводили большею частью в детской, а когда отец бывал в отъезде - в мастерской, где было привольнее, на полу лежали ковры, а свободного пространства было столько, что можно было ездить на трехколесном детском велосипеде и бегать вперегонки. Когда мы подросли и поняли, что нельзя шуметь и мешать папе, когда он занимается, мать стала допускать нас в мастерскую во время работы отца. Постепенно я начинал присматриваться, как отец работает, что он пишет и что говорит в беседах с матерью, Даней и с приезжавшим иногда своим другом В.А.Киркором по поводу картины, которую в данное время писал. Работая, отец стоял перед полотном в той характерной для него позе, в которой его изобразил скульптор И.Я.Гинцбург в известной статуэтке «Художник Верещагин за работой». Он был очень дальнозорким и надевал очки, лишь когда писал пером или при чтении мелкого шрифта. Проработав минуту-две кистью, отец отступал шага на три назад, всматривался в написанное, иногда наклонял слегка голову вправо и влево, опять подходил к полотну и снова отступал.

Так работал он час или больше, потом клал палитру и кисти на деревянную скамеечку, стоявшую возле. В сиденье скамеечки было сделано продолговатое отверстие, куда вкладывались концы кистей, которые таким образом стояли в наклонном положении, не падая и не рассыпаясь. Все еще бросая взгляды на картину, отец отходил и садился отдохнуть в мягкое кресло. Мы, дети, радостно бросались к нему: я садился на одну ручку кресла, сестра Аня - на другую, а младшая Лида карабкалась на колени. Минут пять-десять все весело разговаривали. Отец смеялся, шутил. Потом его взгляд устремлялся к картине, он начинал отвечать односложно, замолкал совсем, осторожно освобождался от наших объятий, бережно опускал Лиду на ковер и, подойдя к картине, брал палитру, кисти и продолжал работать. Мы также умолкали или, играя, начинали разговаривать шепотом.
В 1874-1876 и 1882-1883 годах отец был в Индии, откуда привез множество этюдов, на основании которых им был создан цикл картин. Одна из них, не вполне законченная и стоявшая в мастерской высоко на полке, представляла волнующую сцену охоты на тигра. На поляне камышовых зарослей стоит тигр, настороженно глядя в ту сторону, где под прикрытием зарослей можно различить целящегося из винтовки охотника. О размерах и красоте хищника я мог судить по лежавшей на полу мастерской большой тигровой шкуре с густой, блестящей и резко окрашенной шерстью. Уступая моим настойчивым просьбам, отец брал иногда английскую книгу об Индии и переводил мне главу, где рассказывалось о жизни тигров, их повадках и описывались способы охоты на них. Главу эту я знал чуть ли не наизусть, но слушал ее всегда с одинаковым интересом. Иногда же в упомянутые короткие перерывы в работе, которые в таком случае несколько растягивались, отец читал мне что-либо по собственному выбору. Часто это были рассказы из «Записок охотника» И.С.Тургенева. Надо сказать, что отца с Тургеневым связывала большая, глубокая дружба, длившаяся с 1878 года вплоть до смерти Ивана Сергеевича в октябре 1883 года. Их взаимоотношения прекрасно освещаются в статье И.С.Зильберштейна «Тургенев и художник В.В.Верещагин (по новонайденным материалам)».

О Тургеневе И.С.Зильберштейн говорит: «Сам хороший рисовальщик и карикатурист, превосходный знаток истории мирового изобразительного искусства, коллекционер картин, он живо интересовался и работами современных русских художников. Но ни о ком из тех, кто составлял гордость тогдашней русской школы живописи, Тургенев не писал с такой теплотой, никого не ценил так высоко, как Василия Васильевича Верещагина». В беседах с нами отец старался внушить высокую оценку таланта Тургенева и глубокое уважение к нему. При этом в его голосе чувствовалось любовное отношение к Ивану Сергеевичу вместе с легким оттенком грусти. В мастерской висел портрет Тургенева. Помню, как однажды отец, подозвав младшую мою сестру Лиду, поднял ее поближе к портрету, говоря: «Посмотри. Вот это Иван Сергеевич Тургенев, русский писатель. Запомни!» Опустив сестру на пол, он долго смотрел на портрет. Потом, как бы усилием воли отрывая свои мысли от каких-то воспоминаний, круто повернулся и пошел продолжать работу.