<>

Василий Васильевич Верещагин. Воспоминания сына художника

   

Василий Верещагин
   
   
Василий Верещагин
во время первой
поездки на Кавказ
 
  

  
   

Содержание:

Предисловие - 2 - 3 - 4 - 5
Выставка картин в Америке
Переселение из Парижа
в Москву
- 2
Усадьба за Серпуховской
заставой
- 2
Обитатели усадьбы
Творческая деятельность
художника

Мастерская - 2 - 3
Наша семейная жизнь
2 - 3 - 4 - 5 - 6
Посетители - 2
Василий Антонович Киркор - 2
В Крыму - 2 - 3 - 4 - 5
Имение на Кавказе - 2 - 3
Филиппинская серия
Второй раз в США - 2
Серия картин «1812 год» - 2 - 3
Путешествие в Японию
Отъезд отца - 2
Посмертная выставка
2 - 3 - 4
Продажа картин - 2 - 3 - 4

   


Путешествие в Японию

Япония давно интересовала отца. Еще в 1874 году после продажи туркестанских картин он собирался в большое путешествие через Сибирь, Японию, Китай и Тибет в Индию. Путешествие это, однако, не состоялось. Вместо него в том же году он отправился в Индию морским путем через Константинополь и Суэцкий канал. Вторично отец выражал желание посетить «страну восходящего солнца» непосредственно после аукциона своих индийских картин, происходившего в марте 1880 года в Петербурге. Но и на этот раз поездка не осуществилась.
И только в 1903 году в августе отец выехал в Японию. Это его путешествие было последним. Япония чрезвычайно понравилась отцу. Красота природы, старой архитектуры, особенно храмов, трудолюбивый, скромный и талантливый народ произвели на него большое впечатление. Но под вежливой сдержанностью японцев все же часто чувствовалось скрытое недоброжелательство.
От европейцев, постоянно проживающих в стране, а также в русском посольстве отец услышал, что правительство систематически подготавливает общественное мнение к неизбежности войны с Россией и что японская армия, организованная вполне по европейскому образцу, многочисленна и хорошо вооружена, а флот отвечает всем требованиям современного военно-морского дела.
Тем не менее отношение властей к отцу лично, насколько ему приходилось с ними сталкиваться, не оставляло желать лучшего. Имя художника Верещагина было им хорошо известно, чем, по-видимому, и объяснялась их особенная вежливость и предупредительность. Только этим можно было объяснить случай, которому немало удивлялся и сам отец, особенно после своего возвращения, когда война уже казалась ему неизбежной.

Находясь в районе одной из верфей, он попросил разрешения осмотреть ее. К его собственному удивлению, лицо, от которого это зависело, разрешение дало. Осмотр был, правда, дозволен лишь самый поверхностный, но в результате его отцу как бывшему морскому офицеру стало ясно, что на японских верфях идет лихорадочная подготовка к войне. Об этом факте я слышал от самого отца, а позднее и от матери, когда зашла однажды речь о событиях, предшествовавших гибели отца.
Во всяком случае, отец понял, что не располагает продолжительным временем для того, чтобы написать достаточное количество этюдов, сделать наброски и зарисовки народных типов, а также в достаточной степени изучить жизнь и нравы жителей страны. Словом, собрать, как он это обычно делал, все материалы, необходимые для создания новой серии картин - японской.
Поэтому он работал не покладая рук, но все же был вынужден выехать обратно ранее предполагаемого им срока с последним пароходом, отходившим из Японии во Владивосток. Возвращался он морским путем через Суэцкий канал и Дарданеллы русским пароходом и приехал домой к концу ноября, пробыв, таким образом, в Японии три месяца.

Багаж, с которым отец вернулся из путешествия, был на этот раз особенно велик. Кроме законченных этюдов-картин, набросков и прочего, он привез огромную коллекцию предметов японского искусства и домашнего обихода.
Здесь были старинный и новый фарфор, бронза, по большей части старинная, множество художественно исполненных фигурок людей, животных, птиц, вырезанных из слоновой кости, черного и орехового дерева - так называемые нэцкэ, красиво расписанные деревянные лакированные коробки, шелковые и бумажные, пропитанные каким-то составом зонтики, различных размеров фонарики из полупрозрачной шелковой бумаги, веера с резными ручками слоновой кости или черного дерева, парадные, расшитые шелками кимоно, парики японских гейш, пояса.
Матери особенно нравились вышитые шелками панно с традиционными изображениями цветущей вишни, хризантем, священной горы Фудзияма. Панно были обрамлены полосами золотистой парчи, а изображения на них исполнены с таким совершенством, что создавали скорее впечатление живописи, нежели вышивки.
Стоит упомянуть также старинное ручное металлическое зеркало в виде круга диаметром двадцать-двадцать пять сантиметров с широкой, плоской ручкой. Одна сторона круга была отполирована, а другая, тыльная, представляла собой матовую поверхность с выпуклым металлическим рисунком цветка. Особенность этого зеркала состояла в том, что обращенная к солнцу зеркальная поверхность давала отражение светлого, но не яркого круга - «зайчика» с ясно видимым, ярким изображением рисунка цветка на тыльной стороне. По уверению продавца, такие старинные зеркала встречаются очень редко, так как секрет их изготовления утерян. (Жизнь и творчество великих художников: Японский художник Хирошигэ.)

О разнообразии этой коллекции можно судить по тому, что в ней был большой, трехпудовый камень-скала, какие имеются в японских миниатюрных садиках. На привезенной скале росли две карликовые сосенки и еще какие-то растения. В дороге они погибли, но оставались столь живописными и изящными, что эту скалу поместили на деревянной колонке в мастерской. Она отчетливо видна на нескольких сохранившихся фотографиях мастерской, сделанных в 1904 году перед посмертной выставкой. Там же можно видеть ряд других предметов коллекции: несколько панно, фонарики, вазочки, резной столик орехового дерева со стоящей на нем бронзовой лилией. На фотографии, снятой от западной стены мастерской, возле большой картины «Гробница королей» (из «палестинской» серии) видны несколько японских этюдов, среди которых легко узнается небольшая, но очень красивая этюд-картина «Шинтоисский храм в Никко» на мольберте, а под ней, на полу - «Японка».

Отец очень любил делать подарки. Возвращаясь из путешествия, он всегда привозил всем, не только членам семьи, но и служащим, подарки, которые раздавал сам. Если подарок явно нравился, то одаряющий получал не меньшее удовольствие, чем одаряемый. Так было и на это раз. Самые богатые и красивые подарки получила мама: ширмы, старинного фарфора чайную чашку и шелковый веер с резной ручкой из слоновой кости в красивой лакированной коробке. Мои две сестры получили каждая по фарфоровой чайной чашке и красивому кимоно. Я же получил живого, необыкновенно ручного попугая-какаду. Его оперение было розовато-кремового цвета, а на головке, когда он сердился или пугался, поднимался большой хохол из ярко-оранжевых перьев. С первых же дней он признал меня за хозяина. Так как клетки еще не было, то он сидел обычно у меня на плече, не позволяя никому ко мне прикасаться, чем я очень гордился.
У нас в доме было три кошки, и я боялся за своего любимца. Но однажды, когда одна из них проявила слишком большое внимание к «новому члену семьи» и стала к нему приближаться, мой попка, почувствовав опасность, распушил перья, поднял хохол и со страшным хохотом «ха, ха, ха...» и криком «попка-дурак» двинулся в бой! Это так напугало кошку, что она обратилась в бегство и уже никогда более к нему не приближалась. Попка был презабавной птицей. Он никогда не клевал никого из домашних. Но если в комнате появлялась чужая дама (что случалось крайне редко), он потихоньку выходил из незапертой клетки, спускался на пол и, незаметно пробравшись под юбку увлеченной разговором гостьи, пребольно щипал ее за ногу. Та с криком вскакивала со стула, а попка, взлетев на свою клетку, громко хохотал, как будто понимал значение прекрасно изображаемого им смеха.

продолжение