Василий Верещагин во время первой поездки на Кавказ

Над созданием картин этой серии он начал работать в последние два года пребывания во Францпи, в своей мастерской в Мезон-Лаффитте, где старался закончить работу касающуюся французской армии, поскольку она требовала приобретения и изучения образцов обмундирования и вооружения времен Наполеона, а также ознакомления в архивах и библиотеках с записками и сочинениями современников тех событий. Но для создания картин, изображающих военные события, происходившие в пределах России, в частности в Москве, где созрел и совершился трагический перелом в судьбе Наполеона, художник считал необходимым пребывание в тех местах, где эти события происходили, чтобы лучше их прочувствовать, мысленно пережить и передать на полотне. К тому же для правильного понимания эпохи необходимо было продолжительное и основательное изучение исторических документов в архивах Петербурга и Москвы. К этим доводам присоединялось влияние моей матери, которая, будучи коренной москвичкой, стремилась, чтобы пребывание семьи в Москве было не временным, а постоянным. Когда вопрос о переезде был решен, отец выстроил под Москвой - за Серпуховской заставой, у деревни Нижние Котлы - большой деревянный дом с прекрасной мастерской, где протекли последние годы его жизни и творчества.
Мне кажется, что переселение из дома в Мезон-Лаффитте, проданного отцом в 1891 году художнику К.Е.Маковскому, за Серпуховскую заставу не было полностью закончено в 1891 году. Весьма возможно, что перевозка обстановки жилой части дома произошла в 1891 году, тогда как оборудование мастерской и картины были перевезены лишь после окончания постройки, в 1892 году. Но, во всяком случае, мой отец еще в 1891 году находил время лично наблюдать за постройкой, что подтверждается несколько раз слышанным мною от него рассказом об этом.
Строительный материал был привезен с Севера, где на реке Шексне встречались мачтовые сосновые леса. Эти прекрасные сосновые бревна хорошо видны на фотографиях мастерской. Постройку вел подрядчик, солидный мужик с окладистой бородой и маленькими плутоватыми глазками, старавшийся подсунуть, где только было возможно, более дешевые еловые бревна. Между ним и отцом происходили приблизительно такие диалоги:
«Федор Иванович!»
«Ась?»
«Видите в-о-о-н то бревно?»
Федор Иванович, предугадывая, о чем будет разговор, прикладывает к глазам ладонь козырьком, всматривается, но делает вид, что ничего особенного не замечает. Отец подводит его ближе.
«В-о-о-н то бревно, второе сверху! Ведь это, Федор Иванович, не сосна!»
На лице Федора Ивановича появляется изумление:
«Ой-ли, Василь Василия? А что ж это?!»
«Да это ж елка!»
Федор Иванович от удивления даже руками раскидывает: «Да откеда ж она взялась, Василь Василич?! У нас елки-то и в заводе нет!»
Но отец не уступает и требует, чтобы еловое бревно было заменено сосновым. Федор Иванович пытается уговорить барина оставить елку, но в конце концов вынужден уступить.
«Ми-и-шка!» - кричит он.
Мишка, здоровый, лохматый парень, перестает тесать балку.
«Ми-ишка! Видишь то бревно? Барин говорил, мол это - елка! Выкинь его и дай туда сосну!»
Мишка с неменьшим, чем у Федора Ивановича, удивлением смотрит на бревно:
«И впрямь елка! Поди ж ты! И откеда ж она могла взяться?!»
Но Федору Ивановичу уже надоело играть комедию, и он сердито кричит:
«Так делай, что тебе говорят!»
Удивление сразу исчезает с лица Мишки. В досаде он сплевывает на сторону, берет помощников и нехотя идет исполнять приказание. Через день или два отец снова приезжает на постройку, снова находит еловый материал и история повторяется.