Василий Верещагин во время первой поездки на Кавказ

Посетители

В главе «Творческая деятельность художника Верещагина в период с 1891 по 1904 год» я говорил, что приезд в усадьбу постороннего лица был редкостью. Препятствием к тому служило уже само местоположение усадьбы далеко за пределами городской черты. Но главной причиной было, конечно, стремление отца возможно полнее использовать время для работы, вследствие чего он принимал лишь тех посетителей, которые были в том или ином отношении интересны или нужны. Но и их число было очень незначительно.
Как исключение, я помню лишь начинающего художника Иванова, бедно одетого, тихого и скромного человека, в течение нескольких лет приходившего примерно раз в полгода и настойчиво добивавшегося свидания с художником Верещагиным. Каждый раз он получал от отца небольшое денежное пособие, но не это приводило его к нам в дом, а необыкновенная любовь к живописи и стремление стать художником, хотя данных для этого, по мнению отца, у него не было никаких. Он приносил отцу образцы своих произведений, спрашивал его мнение и просил совета. После его уходя отец не раз с огорчением говорил, что не знает, как помочь этому молодому человеку, потому что «охота у него смертная, а участь - горькая». Однажды Паня заметил: «Если так, Василий Васильевич, то вам, быть может, следовало бы попытаться уговорить его переменить род занятий». На что отец ответил, что он уже советовал ему заняться одновременно с живописью каким-либо ремеслом, которое давало бы средства к существованию, а там будет видно, удастся ли ему осуществить впоследствии свою мечту стать художником. Но молодой человек не хотел и слышать подобных советов! О дальнейшей судьбе Иванова я не знаю, но в последние годы нашей жизни за Серпуховской заставой он уже не появлялся.

Когда мне было шесть или семь лет, к отцу приехал его хороший знакомый скульптор Илья Яковлевич Гинцбург, который в начале 90-х годов вылепил с натуры ряд статуэток выдающихся русских людей: писателей, музыкантов, скульпторов, художников и в том числе В. Верещагина. Известная статуэтка «В.В.Верещагин за работой» (1892) отличается не только большим внешним сходством, но и выражает натуру, характер отца. Гипсовый слепок с этой статуэтки стоял в мастерской. Воспоминания об этом посещении у меня остались благодаря комичному происшествию, хорошо удержавшемуся в памяти.
Илья Яковлевич, небольшого роста, подвижный и симпатичный человек, после беседы с отцом в мастерской согласился остаться на обед. Кроме отца и гостя, за столом сидели: моя мать, бабушка, Паня и я с сестрой Аней. Я сидел возле Ильи Яковлевича, а рядом со мной сестра. Оживленный разговор перешел, наконец, на детей. Илья Яковлевич взял кусок хлебного мякиша, мял его в пальцах, а потом быстро вылепил мне петушка, а сестре курочку. После его отъезда мать сказала, что вылепленные фигурки следовало бы сохранить детям на память и, обращаясь ко мне, спросила, куда я девал петушка. Я должен был признаться, что ... съел его. Мама пришла в ужас! «Как! - говорила она,- Илья Яковлевич, который не мыл перед обедом руки, пальцами мял хлеб, чтобы слепить тебе петушка, а ты его съел?» Я очень сконфузился, но делать было нечего. Съел, так съел. Отец очень смеялся, а присутствовавший при этой сцене Паня заявил, что теперь из меня наверняка будет скульптор, не менее известный, чем Гинцбург. Предсказание однако не сбылось. Позднее, когда я уже подрос, родители, желая испытать, нет ли у меня способности к скульптуре, купили мне глину для лепки и необходимые к тому инструменты. Я сделал недурно копию с висевшей на стене гипсовой головы тигра и копию бюста Наполеона, но решительно отказался заниматься далее этим делом, абсолютно меня не интересовавшим.

Незадолго до начала русско-японской войны отца посетил издатель И.Д.Сытин, который приехал вместе с пожилым типографским рабочим. Цель их посещения осталась мне неизвестна. Посетители приехали часам к десяти утра и оставались в мастерской отца часов до двенадцати. После их отъезда, за обедом, разговаривая с Паней, отец вспоминал свою беседу с рабочим и выражал удивление, что тот совершенно открыто и без опасения высказывал свои революционные убеждения. Притом не только осуждал, но и прямо ругал правительство, говоря, что в ближайшее время рабочий класс посчитается с ним и покажет свою силу. Паня ответил, что настроения рабочих кругов ему хорошо известны, а что же касается откровенности, с которой высказывался типографский рабочий, то это не удивительно - тот знал, с кем он говорит, и не опасался каких-либо последствий. Эта тема разговора была столь необычна, что обратила мое внимание, и разговор отца с Паней крепко мне запомнился.