Василий Верещагин во время первой поездки на Кавказ

Штормы на Черном море бывают главным образом в осенние и зимние месяцы, летом же - лишь в виде исключения и обычно меньшей силы. Но и тот, который нам пришлось наблюдать у Георгиевского монастыря в летнее время и только с берега, производил сильное и жуткое впечатление. Уже с вечера начался ветер, который все время усиливался и переходил в ураган. Небо покрылось тучами, летевшими низко над морем. Не было ни луны, ни звезд, и потому скоро наступила непривычная полная темнота, прерываемая вспышками молний. К полночи начался страшный ливень, шум которого смешивался с шумом морского прибоя и с доносившимися снизу глухими, подобными пушечным выстрелам, ударами огромных волн о прибрежные скалы. Центр бури проходил, по-видимому, над морем километрах в пятнадцати или двадцати от берега, где вспышки молний следовали одна за другой. Удары грома различались сравнительно слабо из-за дальности расстояния, а главное из-за страшного шума вокруг нас, но блески молний мы хорошо видели из окон нашего домика, который стоял на террасе высоко над уровнем моря.

К утру разбушевавшиеся стихии стали успокаиваться. Ветер стихал, тучи рассеивались, и временами проглядывало солнце. К десяти часам небо очистилось, все было залито ярким солнцем, вся зелень освежилась и блестела. Море опять посинело, и только вдоль берега тянулась широкая, грязновато-зеленая полоса воды, окаймленная белой пеной. Белых гребней на волнах почти не было, и по морю шли огромные, закругленные валы, называемые «мертвой зыбью». Рыбаки в это утро не вышли в море. Их большие лодки были еще с вечера вытянуты далеко на берег, а они сами, используя свободное время, занимались починкой сетей. Купающихся не было, но довольно много публики пришло полюбоваться сильным прибоем волн. С нашей террасы в промежутки между растительностью на склоне горы мы видели часть берега, где не было скал и где волны разливались далеко по берегу. К этому месту пришел какой-то молодой, по-видимому, человек, разделся и направился в воду. Плавать в море при «мертвой зыби» не так уж трудно. Но пересечь линию прибоя и поплыть без того, чтобы набегающая волна не обрушилась на входящего в воду, не ударила его о камни и не отбросила назад, - для этого нужны умение и сила. Молодой человек, за которым мы наблюдали, был, видимо, опытным пловцом. Он с силой нырнул в нижнюю часть падающей на него большой волны и, очутившись за ее «спиной», быстро поплыл в открытое море.

В расстоянии около километра от берега находилась подводная скала, которая в тихую погоду поднималась метра на два над поверхностью воды. Хорошие пловцы часто доплывали до нее и, отдохнув, пускались в обратный путь. Наш пловец уверенно направлялся к этой скале. Но удивительно было, как он мог не принять во внимание, что при таком волнении не только невозможно удержаться на скале, но и опасно к ней приближаться, чтобы не быть разбитым об нее ударом волны. Все мы вместе с отцом находились на террасе перед домом в ожидании обеда. Отец, сам прекрасно плававший, с тревогой следил за неосторожным пловцом, который удалился на такое расстояние, что его невозможно было различить среди волн даже в бинокль. Прошло более часу, когда мы увидели, что он возвращается и уже приближается к берегу. Не имея возможности отдохнуть, он, видимо, сильно утомился, так как плыл крайне медленно, а между тем самые тяжелые минуты ожидали его впереди. Если при сильном прибое трудно войти в воду, не дав сбить себя с ног, то еще труднее выбраться на берег. А между тем силы пловца были истощены. Несколько его попыток прорваться сквозь прибой окончились неудачей. Было ясно, что он становится игрушкой волн, которые начинали относить его от берега.

Отец, непрерывно наблюдавший за ним, торопливо передал бинокль матери со словами, что он сейчас побежит вниз и попытается спасти утопающего. Мать решительно запротестовала, говоря, что он не добежит скорее чем за двадцать минут, а это будет уже поздно. Но если бы даже этого не случилось, то он настолько утомится, что не будет в состоянии спасти утопающего и сам станет второй жертвой. На это отец уже на ходу возразил, что хотя она и права, но он не может смотреть, как гибнет человек, и не сделать попытки спасти его. Мать уже с отчаянием в голосе отвечала: «Это же невозможно, чтобы никто не помог! Ведь там же рыбаки, которые все видят!» С этими словами она схватила бинокль и, посмотрев в него, радостно крикнула отцу в до-гонку: «Вернись! На берегу уже что-то делают!» Отец бегом вернулся и в бинокль увидел нескольких рыбаков, прибежавших с длинной веревкой. Один из них обвязался вокруг пояса средней ее частью и держа длинный конец в руках, пошел в воду. Другой конец держали несколько его товарищей на берегу. Два раза рыбак бросал конец веревки утопающему, но тот настолько ослабел, что не мог его поймать. В третий раз, сознавая, что это последняя возможность спасения, он сделал отчаянное усилие и схватил веревку. Тогда рыбак начал быстро тянуть его к берегу, продвигаясь в то же время вперед. Ему удалось наконец схватить утопающего за руку. В тот же момент большая волна накрыла их обоих и сбила рыбака с ног. Утопающий потерял сознание, но его спаситель, хотя и оглушенный, крепко держал его, пока стоявшие на берегу не вытянули обоих волоком на безопасное место, откуда несколько человек вынесли их из воды.

Вышеописанный случай интересен главным образом тем, что он выявляет некоторые из основных черт характера моего отца. Прежде всего это необыкновенная активность или, если можно так выразиться, «действенность», его натуры: всегда и во всех случаях жизни, когда ситуация требовала немедленного действия, отец не выжидал инициативы со стороны кого-либо другого, а принимал ее на себя, особенно если это было связано с опасностью. Он обладал сильной волей, которая, несомненно, составляет главную сущность отваги и решительности. Эта сильная воля давала ему возможность владеть своими нервами в минуты опасности, немедленно принимать решение и тут же со всей энергией претворять его в действие. Проявление инициативы не бывало обычно продиктовано личными интересами, и его активность носила в таких случаях жертвенный характер. Можно сказать, что принцип, выраженный словами «Сам погибай, а товарища выручай», был у отца врожденным. Об этом свидетельствуют многочисленные случаи его жизни. Вот несколько примеров.