Василий Верещагин во время первой поездки на Кавказ

Для американца выраженное ему сомнение в его джентльменстве является величайшим оскорблением. Поэтому слова отца привели пришедших буквально в ярость. Они вскочили со своих стульев, засучили рукава и едва отец успел занять позицию спиной к стене, чтобы не быть обойденным, как они бросились на него с кулаками. Отец, по его словам, не обучался боксу и мог надеяться только на свою силу. Преимущество было явно на стороне нападавших, так как отражать удары, сыпавшиеся с двух сторон, было крайне трудно, и отец понимал, что при пассивной обороне эти два здоровых парня в конце концов его одолеют. Поэтому он изменил тактику и со всей энергией и силой, на которые был способен, бросился на того противника, который казался ему более опасным. Тот, по-видимому, никак этого не ожидал и в своей растерянности дал отцу возможность нанести такой удар, что его противник грохнулся навзничь, головой к самой двери. Действие удара было не только физическое, но и психологическое, упавший вскочил и бросился вон из комнаты. Его компаньон, оставшись один, сильно струхнул и пытался улизнуть, но отец настиг его у дверей и дал ему такого пинка, что тот, пролетев сквозь дверь, растянулся во весь рост.

Победа отца была полная, но далась она ему не даром. Он получил много чувствительных ударов, а в тот момент, когда бросился на главного противника, второй нанес ему сильный удар над левой бровью, который едва не «вывел его из строя». Хотя отец сразу же начал прикладывать холодные компрессы, вздувшаяся на лбу шишка окрасилась всеми цветами радуги, и прошло несколько дней, прежде чем он смог выйти на улицу. Что же касается угроз представителей шайки шантажистов, то они приложили все усилия для их осуществления. В первый же день открытия выставки, когда никто из публики и журналистов не мог еще видеть картин и о них судить, несколько небольших газеток напечатали резко отрицательные критические отзывы вместе с замаскированными выпадами против личности самого художника. Но уже со второго дня в большинстве солидных органов печати стали появляться хвалебные статьи ряда влиятельных художественных критиков, которые постепенно аннулировали продолжавшуюся злостную травлю шантажистов и обеспечили выставке большой успех. Я неоднократно слышал, как отец рассказывал о своем «сражении» с шантажистами. Уже наперед зная, что это столкновение окончилось для него благополучно, я все же с замиранием сердца слушал и живо представлял себе, как два американца бросились с кулаками на «моего папу», пугался за него и торжествовал, услышав еще раз о его победе.

Главную, основную часть коллекции картин, привезенных отцом на вторую выставку в США, составляли две серии: «1812 год» и «Филиппинская». Последнюю отец хотел дополнить написанием большой картины, изображавшей взятие американцами Сен-Жуанских высот. Уже после открытия выставки в Чикаго он предпринял для этой цели две поездки на Кубу, чтобы написать несколько этюдов местности, где происходило сражение и собрать необходимые сведения. При этом он познакомился с рядом участников боя и в их числе с будущим американским президентом Теодором Рузвельтом, под предводительством которого происходил штурм этих высот. Заинтересовавшись сюжетом картины, Рузвельт всячески помогал отцу в собирании необходимых материалов и даже сам ему позировал. Картина, присоединенная к выставленной коллекции под названием «Взятие Рузвельтом Сен-Жуанских высот», чрезвычайно нравилась публике. Очень хвалила ее и критика. Однако в результате этой, казалось бы, большой удачи возникла для отца крупная неприятность и большой материальный убыток: американский антрепренер предложил ему продать как эту картину, так и нескольких иных, с условием, что он будет выставлять их по городам США и из полученной таким образом прибыли уплачивать постепенно их стоимость. Казалось бы, что знакомство отца с антрепренерами и иными американскими дельцами во время первой выставки, а также случай с шантажистами перед открытием второй должны были предостеречь его от излишней доверчивости и подсказать, что в Америке необходимо соблюдать в денежных делах максимальную осторожность. К сожалению, этого не случилось. Не заключив предварительно письменного договора, отец передал антрепренеру картины, которые тот присвоил, не заплатив ни копейки.

Преследовать мошенника по суду не было возможности из-за отсутствия свидетелей и письменных доказательств. А между тем положение для отца создавалось весьма тяжелое: перевозка картин из Европы в Америку, устройство целого ряда выставок в США, две поездки на Кубу - все это требовало больших расходов. К тому еще присоединилась вышеупомянутая потеря части картин и невозможность своевременно заплатить долги, в которые пришлось войти из-за дорого стоившего путешествия на Филиппины. Полное безденежье заставило отца обратиться с просьбой о присылке денег из дому. Но мать моя сама была в долгах и с нетерпением ожидала приезда мужа, который должен был привезти из Америки средства к жизни. Положение, казавшееся безвыходным, угнетало отца настолько, что он заболел нервным расстройством. Спасением явилось уведомление министерства двора о покупке всей серии картин об Отечественной войне 1812 года за 100 тысяч рублей. Это дало отцу возможность расплатиться с долгами, послать деньги семье и избавило его от необходимости продать всю привезенную коллекцию картин на аукционе в Нью-Йорке. Ведь он всегда стремился к тому, чтобы его картины оставались в пределах родины.
К вышесказанному я должен добавить, что мне, старшему из детей в нашей семье, в 1902 году исполнилось всего лишь десять лет. Поэтому наша мать не посвящала нас, детей, в трагические и могущие потревожить и напугать нас события. От отца же я слышал рассказы только о таких происшествиях во время поездки в Америку, которые могли меня занимать в моем возрасте. И лишь гораздо позднее, уже после смерти отца, я услышал от матери о том тяжелом периоде времени, который пришлось пережить моим родителям в 1902 году.