Александра Боткина. Василий Верещагин и Павел Третьяков
Ваш глубоко искренне преданный П.Третьяков. Москва, 3 апреля 1874 г.». Через день Павел Михайлович снова писал ему: «Вчера я писал Вам, что Д.П.Боткин ни на что другое не соглашается - или разделить пополам или взять все в полную собственность, без дальнейших обязательств, и что я не знаю на что решусь. Последнее не верно, я ни на что не могу решиться и не решусь, пока не выскажетесь Вы – единственный, могущий иметь голос в этом деле». 4 апреля Павел Михайлович, по-видимому, сообщил Василию Васильевичу ответ Д.П.Боткина (он не сохранился), а 5-го добавляет эту поправку. В тот же день он пишет и Гейнсу: «Ваше Превосходительство Александр Константинович. Возвратясь из Петербурга, Д.П.Боткин сообщил мне, что он купил у Вас коллекцию В.В.Верещагина в полную собственность, но что он может, если я желаю, уступить половину. Я считал это совершившимся фактом, хотя все газеты сообщили, что коллекция продана Третьякову и Боткину. На днях я получил письмо от Василия Васильевича, копию с которого при сем прилагаю. Я писал Вам два раза; в первом говорил, что встречается затруднение в помещении; во втором просил скорее сказать, можно ли надеяться на приобретение коллекции, так как я все придумываю, как бы устроить их помещение; в обоих я разумел не помещение в своем доме, т.е. в квартире: если бы поместить у себя, то для этого нечего придумывать. Безусловное приобретение Дмитрием Петровичем изменило все предположения, но теперь, как Вы увидите из письма Василия Васильевича, дело представляется в совершенно ином свете, и я покорнейше прошу Вас, ваше превосходительство, поскорее разъяснить это недоумение. Я с своей стороны совершенно согласен с тем, что В. В. заскобил в своем письме. С истинным почтением имею честь быть Вашего Превосходительства покорный слуга П.Третьяков. Москва, 5 апреля 1874 года. Я предъявлял Дмитрию Петровичу письмо Василия Васильевича, предлагая исполнить теперь же желание автора, вместе с ним - Д.П. или мне с моим братом, но он на это не согласился. П.Т.». Гейне, по-видимому, не любил писать: Василий Васильевич на это жалуется, и Павлу Михайловичу на его два письма Гейне не ответил. Опасаясь не получить ответа и на это письмо, Павел Михайлович написал Крамскому: «Если бы не затруднило Вас попросить А.К.Гейнса написать мне немедленно разъяснение, как и кому продана Верещагинская коллекция, чтобы решить мне, что вернее: письмо Василия Васильевича или рассказы Боткиных». Крамской ответил: «Успокойтесь. Дело обстоит благополучно. Вот Вам отчет моего объяснения с Гейнсом. Я сказал ему прежде всего следующее: я воротился только что из Москвы, и меня просил П.М.Третьяков просить Вас сообщить ему условия, на которых приобретена коллекция Верещагина, я виделся с ним вчера. Перед праздником же я получил от Павла Михайловича уведомление, что Боткин едет в Петербург от имени образовавшейся компании в Москве для приобретения всей коллекции, с тем, чтобы устроить особое помещение, куда поместить, не раздробляя ее, - чтобы галерея была постоянно открыта для публики. На это Гейне сказал: «Мне собственно все равно, кто приобретает коллекцию, условие еще не было заключено, но были словесные условия при третьем лице, при Жемчужникове, которые все заключались в том только, что коллекция не может быть делима, продаваема и должна быть открыта постоянно. Вот и все. На Фоминой я жду Боткина, чтобы заключить нотариальным порядком эти условия». Тогда я просил позволения сообщить ему несколько подробностей мне известных, может быть, более чем ему, и рассказал, что слышал от Вас в общих чертах, и о письме к Вам Верещагина, и в заключение спросил, что он думает? Тогда он сказал: «Ну, хорошо же. На Фоминой неделе Боткин будет, мы заключим условие, как я вам уже сказал, что коллекция не должна быть раздроблена и постоянно открыта, и тогда я сообщу копию П.М.Третьякову». Я говорю: «Вы позволите мне сообщить Павлу Михайловичу наш теперешний разговор, ваше превосходительство?» - Хорошо, сообщите! - на этом мы расстались... Тревожиться Вам нет никакого повода. Надо спокойно выждать развязки. Не принимать никакого предложения о делении коллекции. Мне сдается, что Боткин неосторожно сам себя поставил в затруднительное положение. Гейне предупрежден. Я считаю себя счастливым, что обстоятельства поставили и меня несколько прикосновенным к этой истории». |