Александра Боткина. Василий Верещагин и Павел Третьяков
«Достопочтеннейший и многоуважаемый Павел Михайлович. Не могу воздержаться, узнав от В.В.Стасова ответ Ваш по поводу настоящей картины и предстоящей коллекции картин В.В.Верещагина из последней Турецкой войны,- не могу воздержаться, чтобы не послать Вам (хотя Вы были недовольны этим) самое горячее, сердечное лобызание, при самом сильном пожелании Вам и всей семье Вашей всего наилучшего, наибольших благ навсегда. Искренне Вас почитающий В.Жемчужников». Стасов ответил Павлу Михайловичу 5 апреля: «Павел Михайлович, я вчера вечером получил Ваше письмо, сейчас же показал его Жемчужникову и почти все его целиком переписал и отправил Верещагину в Париж. Теперь скажу про самого себя. Не нахожу слов, чтобы выразить Вам, каким я нахожу это письмо. Знаете что? В деле русского искусства я его считаю «историческим» и приму меры, чтобы оно сохранилось навсегда для будущих наших наследников и потомков. «Благородство, джентелъменство, широкая мысль, патриотизм, беспредельная любовь к русскому искусству и к искусству вообще - все встретилось вместе в этом чудесном письме»,- писал я сегодня утром Верещагину, после пространных моих выписок оттуда. Жемчужников просит сказать от него, что «обнимет Вас горячо, горячо». Про себя ничего не прибавлю: понимайте сами. Ваш всегда B.C. Сейчас получил новое письмо от Верещагина из Лондона. Он между прочим пишет: «Вы, верно, уже получили оба письма о П.М.Третьякове. И люблю его и бью его. С Боткиным совсем рассорился за его ехидный подвох насчет туркестанских картин: не позволяют выставить их в Европе да и баста! Впрочем, попробую еще раз уговорить...» Письмо Павла Михайловича, которое так растрогало Стасова, очень раздражило Верещагина. По словам Стасова, первый отказ подействовал на Верещагина «не иначе, как сущее оскорбление, это его взорвало и он пошел дурить, не помня себя... и задувает как жеребец по полю, распустивши гриву и хвост, ничего не слыша и не видя». Верещагин приводит отрывки из письма своего к Павлу Михайловичу в письме к Стасову. Со своей стороны и Павел Михайлович цитирует Стасову письмо Верещагина: «Возвратяся вчера из Костромы, я нашел Ваше, многоуважаемый Владимир Васильевич,- доброе и любезное письмо и Верещагина. Вот, что пишет Василий Васильевич: «Что касается Вашего письма к Владимиру Васильевичу Стасову по поводу виденной Вами моей картины, то очевидно, что мы с Вамп расходимся немного в оценке моих работ и очень много в их направлении. Передо мной, как перед художником Война, и Ее я бью, сколько у меня есть сил; сильны ли, действительны ли мои удары - это другой вопрос, вопрос моего таланта, но я бью с размаха и без пощады. Вас же, очевидно, занимает не столько вообще мировая идея войны, сколько ее частности, напр., в данном случае «жертвы русского народа, блестящие подвиги русских солдат и некоторых отдельных личностей и т. д.», поэтому и картина моя, Вами виденная, кажется Вам достойной быть только «преддверием будущей коллекции». Я же эту картину считаю одною из самых существенных из всех мною сделанных и имеющих быть сделанными. - Признаюсь я немного удивляюсь, как Вы, Павел Михайлович, как мне казалось, понявший мои туркестанские работы, могли рассчитывать найти во мне и то миросозерцание и ту податливость, которые, очевидно, Вам так дороги. Вместе с Вами пожалею, что картины мои минуют такие хорошие руки, как Ваши, и попрошу Вас принять уверение в моем искреннем уважении». Вот видите, я был прав, сомневаясь, чтобы Верещагин был согласен с Вами относительно моего письма. Значит, я знаю его лучше. Я писал Вам по первому чувству, не обдумывая; как мне казалось дело, так и писал о нем. Вы знаете, как понравилась мне картина, как высоко я ценю Верещагина (не в денежном смысле), я не находил ее достойной быть только преддверием будущей коллекции, а по содержанию она мне кажется таковой: заглавный лист иллюстрации, увертюра оперы, вступление литературного или музыкального произведения - могут быть не ниже, а иногда и выше целого. И Вы и я не за войну, а против нее. Война есть насилие и самое грубое; кто же за насилие? Но эта война исключительная, не с завоевательной целью, а с освободительною; созданная самыми образованными нациями, имевшими полнейшую возможность устранить ее и не сделавшими этого из эгоизма, из торгашества. Изображение не блестящих подвигов в парадном смысле имел я в виду, а жертв принесенных, сопряженных со всеми ужасами войны, а это ли не бич войны? - Задерживая картину, можно только разбередить больное место. Верещагин решил - ну и быть по сему.- Желаю Вам всего лучшего и более всего доброго здоровья. Преданный Вам П.Третьяков. В моем письме, помнится, есть выражение: «все, что он найдет нужным сделать - должно быть сделано», «помещая в частные руки, можно не быть связанным выбором сюжетов». Тут, кажется, разумелся полный простор и направлению и исполнению.- Голодавшие, гнившие, замерзавшие и замерзшие, но не ушедшие с Шипки, и другие, многие подобные эпизоды - разве это не блестящие подвиги? В войне столько геройства, подлости, ужаса и глупости перемешанных, что еще вопрос, которые из них должны быть преимущественно изображены для бичевания ее». | ||||||||||||||||||||||||
