Александра Боткина. Василий Верещагин и Павел Третьяков
Но Павел Михайлович нигде не упоминает об этом. Если бы он их видел, он не мог бы не писать о таком событии жене. Крамской, бывший на Парижской выставке в октябре и видавшийся с Верещагиным, «чтобы отдохнуть головою и сердцем», про работы Верещагина не упоминает. Впервые о них пишет Стасов в письме Павлу Михайловичу от 11 марта 1879 года: «Вчера я получил письмо от В.В.Верещагина из Парижа с уведомлением, что он послал мне свою большую картину из Турецкой войны «Пленные» и что очень скоро за ней последуют еще две. Сегодня же ночью я получил от В. В. Верещагина три телеграммы. Результаты всего того,- что должен показать картину «Пленные» (на днях) только наследнику цесаревичу и Вам, и если дело с продажей картины не устроится ни с наследником, ни с Вами, то немедленно отослать ее обратно в Париж, никому и нигде не показывая. Цену картине он назначил семь тысяч, применяясь к ценам Коцебу...; расчет прочих картин будет по величине: 1/2 величины настоящей картины - половина 7000; 1/4 величины - четверть 7000 и т. д. Условия же покупки только: общие права авторские и нераздельность всей коллекции, которая имеет состоять из 20-ти или 20-ти с небольшим картин большого, среднего и малого размера, имеющих кончаться постепенно, но вообще к концу настоящего года или к началу будущего. Позвольте Вас попросить о немедленном ответе мне: располагаете ли Вы приехать в Петербург посмотреть картину, как только она приедет (о чем, конечно, я не замедлил бы Вас уведомить). Если Вас это дело сильно заинтересует (как мне кажется, иначе не должно и не может быть), я бы думал показать Вам картину первому. Итак жду ответа письменного или по телеграфу, и как уже раньше Вам говорил или писал (а думал тем более), был бы истинно счастлив, если б вся коллекция попала ни в чьи руки, как властные, такие как Ваши. Вы знаете мой образ мысли давно». И Павел Михайлович и Стасов писали Верещагину, расспрашивая о подробностях. 28 марта 1879 года Стасов писал Павлу Михайловичу: «Верещагин пишет мне из Лондона (где устраивает выставку и продажу Индийской коллекции) следующее в ответ на Ваши и мои вопросы: «...я могу только повторить Вам то, что сказал, т. е. что будет не менее 10 и не более 20 картин. Я вовсе не буду стараться сделать картин побольше. Я, напротив, боюсь, что не буду иметь терпения сделать то, что задумал... Впрочем, 70 картин обещаюсь сделать наверное больших и малых вместе. Затем думаю, что не придется заплатить менее 50 тысяч и более 100 000 рублей... Еще раз повторяю условие продажи: чтобы картины были даны для выставки в Европе, когда понадобится...» При этом, Павел Михайлович, скажу Вам, что Верещагин был сильно взволнован и обеспокоен сообщенным ему, от Д.П.Боткина, решением не давать Ташкентской его коллекции для выставки в Париже...». Через два дня Стасов пишет: «С.П.Б. Пятница 30 марта 79 г., утро. Сейчас получил уведомление, что в. кн. не может дать теперь никакого решительного ответа о покупке коллекции Верещагина, потому что она еще не кончена. Теперь, Павел Михайлович, буду ждать Вашего от в е-т а, чтобы сообразно с ним распорядиться картиною: оставить ее здесь или отправить обратно в Париж. Ваш всегда В.Стасов». Павел Михайлович пишет ответ: «Москва. 2 апреля 1879 года. Многоуважаемый Владимир Васильевич! Получил два письма Ваших от 28 и 30 марта; последнее, на которое должен отвечать, пришло ко мне 31 уже вечером, следующий день, первый день пасхи, а потому и могу ответить только сегодня. Я знал, т. е. был уверен в ответе в. кн.; оно и понятно, иначе и быть не могло; а между тем, зная характер Василия Васильевича, можно предполагать, что может случиться вследствие ответа в. кн. - коллекции совсем не будет, или она будет раздроблена, или и вовсе не попадет в Россию. А ведь война эта - событие мировое. Только, может быть, в далеком будущем будет оценена жертва, принесенная русским народом, и за изображение-то этого события берется такой художник - и к тому очевидец. Если бы это дело не состоялось, кто бы тут более был виноват, художник или общество, я не берусь разбирать,- но только это было бы очень прискорбно. Ввиду этих соображений я решил сделать следующее предложение: я могу определить на это не более 75 тыс., это максимум (и то с помощью брата моего), с рассрочкою на 5 лет. Мне кажется, если бы Василий Васильевич изменил несколько цену, так, напр., большой размер 6 тыс., средн. 3 тыс., малый полторы тыс., то стоимость коллекции из 20-ти картин приблизилась бы к этой цифре; разумеется, вовсе не желательно сокращать количество картин - а наоборот. Убавка цены, Вы очень хорошо поймете, есть не оценка, а указание как на средство достигнуть цели. Дело в том, что я не могу располагать более вышеозначенной суммы, а желательно бы по возможности не сокращать того количества, какое автор найдет нужным сделать, а все, что он найдет нужным, мне кажется должно быть сделано. Я не располагаю такими средствами, какими некоторым могут казаться: я не концессионер, не подрядчик, имею на своем попечении школу глухонемых; обязан продолжать начатое дело - собрания русских картин (некоторые вообразили, что с приобретением Ташкентской коллекции Верещагина я перестану собирать картины - и ошиблись); вот почему я вынужден выставлять денежный вопрос на первый план. Теперь насчет содержания; как ни странно приобретать коллекцию, не зная содержания ее, но Верещагин такой художник, что в этом случае можно на него положиться; тем более, что помещая в частные руки, он не будет связан выбором сюжетов и наверное будет проникнут духом принесенной народной жертвы и блестящих подвигов русских солдат и некоторых отдельных личностей, благодаря которым дело наше выгорело, несмотря на неумелость руководителей и глупость и подлость многих личностей. Картина, находящаяся у Вас (не узнали ли Вы почему она называется «Пленные»?), как я уже говорил Вам, одна сама по себе не представляет страницы из Болгарской войны, подобные сцены могли быть и в Афганистане, да и во многих местах; я на нее смотрю как на дорогу, как на преддверие в коллекцию. Чтобы картины были даны для выставки в Европе,- вполне согласен,- так как коллекция эта может остаться в полном моем распоряжении. Я не намерен извлекать из нее никаких выгод для себя, и потому, мне кажется, можно бы предполагать уступку в цене против всех иных приобретений. Вот все, что могу сказать Вам. Извините, что так неразборчиво написал. Ваш преданный П.Третьяков». | ||||||||||||||||||||||||
