Александра Боткина. Василий Верещагин и Павел Третьяков
Я помню, каким ореолом окружало Верещагина наше молодое воображение. Красота его наружности, слава подвигов, интересные разговоры и, конечно, больше всего его картины делали его для нас несравненным героем. Осенью 1880 года Верещагин поехал в Болгарию для работы над одной из новых картин о войне. Он написал Павлу Михайловичу о впечатлении, вынесенном из этой поездки: «Не могу выразить тяжесть впечатления, выносимого при объезде полей сражения в Болгарии, в особенности холмы, окружающие Плевну, давят воспоминаниями. Это сплошные массы крестов, памятников, еще крестов и крестов без конца. Везде валяются груды осколков гранат, кости солдат, забытые при погребении. Только на одной горе нет ни костей человеческих ни кусков чугуна, но зато до сих пор там валяются пробки и осколки бутылок шампанского - без шуток. Вот факт, который должен остановить на себе, кажется, внимание художника, если он не мебельщик модельный, а мало-мальски философ. Незачем кого-либо именно винить, но задуматься есть над чем. Так я и собрал на память с «закусочной» горы несколько пробок и осколков бутылок шампанского, а с Гривицкого редута, рядом, забытые череп и кости солдатика да заржавленные куски гранат. Не взыщите, что высказал мое впечатление - знаю, что рассуждения этого рода «не Вашего романа», слишком отвлеченны и туманны...». Но Верещагин ошибался, эти рассуждения вовсе не были чужды Павлу Михайловичу: «Глубоко благодарен за то, что поделились от обзора полей сражения в Болгарии»,- писал Павел Михайлович, и это была не пустая фраза благодарности. В 1881 году переписка их касается посылок картин за границу для выставок. Павел Михайлович обещает хлопотать, чтобы Общество любителей, которое еще распоряжается Туркестанской коллекцией, пока он не отстроил второй очереди галереи, дало картины. «Я непременно устрою,- пишет он,- т.е. обещаю, что будут даны; только прошу известить меня теперь же, на какое время они нужны». В другом письме он пишет о принадлежащих ему индийских этюдах: «Хоть расказните, не могу прислать этюд, публика ходит каждый день, все еще знакомится; не могу снять ни одного из выдающихся этюдов». А когда Павел Михайлович отправил Туркестанскую коллекцию, посылаются списки, доверенности, расписки. Пересылкой картин заведует брат Верещагина - Александр Васильевич. Несмотря на нежелание Павла Михайловича расставаться с индийскими этюдами, Верещагин получил немало их для выставки. В октябре 1882 года Верещагин поехал на три месяца в Индию. В прощальном письме он писал: «Сегодня мне стукнуло 40 лет. Отныне буду производить 1/4 того, что производил до сих пор - довольно лихорадок. На случай, если я подохну в Индии и у Вас будут несколько из моих новых картин, не забудьте, что перед каждой нужно иметь три или четыре метра расстояния, так как они писаны в громадной мастерской». И подписывается: «Вас уважающий и весьма уважающий В.Верещагин». Из Индии он пишет - проектирует выставку в Москве на весну 1883 года и советуется с Павлом Михайловичем, где ее устроить. 31 марта он уже в Петербурге и в письме к Павлу Михайловичу предлагает всю свою Болгарскую коллекцию - 25 картин и 50 этюдов - за 150 000 руб. «Если завтра 1 апреля после полудня не получу от Вас телеграммы, то буду считать себя и Вас свободными от всяких обязательств... Подумайте - душевно буду рад, если надумаете взять, и искренно буду горевать, если не осилите». К сожалению, приобретение третьей части верещагинских коллекций не состоялось.- Павел Михайлович «не осилил», телеграмма не была послана. Дальнейшее мы узнаем из письма Стасова от 10 апреля 1883 года: «Да, я был в ужасе и продолжаю быть в нем, потому что приготовляется дело для меня ужасное. Подлецы и пройдохи Тоньолати вступают в дело нашего художества и начинают распоряжаться... Пока они возятся со Строгановыми, Кушелевыми и как их всех там зовут, да еще на придачу с обожающими их Марьями Николаевными, Григоровичами и проч. и проч., пока они торгуют и облапошивают дураков и дур, занимающихся «изящными искусствами», от праздности, скуки и моды - плевать я на них хотел. Пусть они продают и покупают фальшивых и настоящих Тицианов и Лампи, Клод Лорренов, Коро, Грезов и Пуссенов. Но ведь нынешний раз дело идет о чем-то совершенно другом, о Болгарских картинах Верещагина, т.е. последнем слове современного нынешнего искусства!!! И этот Верещагин тоже хорош: то хлопоты о нераздельности и неразрывности Туркестанской коллекции... хлопочет точь в точь также и о Болгарской коллекции, но только сначала, а потом, покипятившись немножко, преспокойно соглашается, чтобы его картины разлетелись по всем сторонам, куда ни попало, чорт знает в чьи руки и на чей произвол, может быть бесследно и навсегда». Какие картины Павел Михайлович выбрал, мы узнаем из письма его к Репину от 25 апреля 1883 года. В нем он вспоминает также аукцион 1880 года. Он пишет: «За портик Верещагина заплачено не 7 тыс., а 5 тыс.- верно и безобразно, но на аукционе, как за карточным столом, рассудок в пятки уходит, и потому дал зарок на аукционы не ходить. Тут (т.е. тогда на Верещагинском аукционе) не просто аукцион был, а с весьма неблаговидной махинацией. Торговались на вещи не только действительные любители, а подставные: Жемчужников, брат Верещагина и его приятели офицеры: так что многие вещи тотчас же после аукциона перепродавались и с уступкой, а вещи, купленные Жемчужниковым, теперь опять на настоящей выставке продаются. А Владимир Васильевич воспевает этот знаменитый аукцион. (Слава Богу, что Владимир Васильевич хотя и присутствовал, но не участвовал в безобразной услуге.) | ||||||||||||||||||||||||
