<>

Александра Боткина. Василий Верещагин и Павел Третьяков

   

Апофеоз войны
   
   
Апофеоз войны,
1871
 
   

Бухарский солдат
   
   
Бухарский солдат
(сарбаз), 1873
 
  

  
   

Содержание:

Страница 1
Страница 2
Страница 3
Страница 4
Страница 5
Страница 6
Страница 7
Страница 8
Страница 9
Страница 10
Страница 11
Страница 12
Страница 13
Страница 14
Страница 15
Страница 16
Страница 17
Страница 18
Страница 19
Страница 20
Страница 21

   


Предложение это в окончательной форме. Если оно подойдет Василию Васильевичу, телеграфируйте - я немедленно приеду для личного окончания. Знаю, что в ценах, как Вы говорите, играет роль возмещение расходов по подготовлению аукциона и вознаграждение Д.В.Григоровича для Худ. Рем. Школы, но тут я ни при чем. Последствие, могущее быть, если состоится это дело,- гораздо важнее жертвы для школы. Вы знаете, как я глубоко уважаю Василия Васильевича, и потому уверен, что он не обидится предложением этим, если оно не подойдет ему: предлагаю, что могу. Если будет согласие, то я тогда извещу о моем предложении и Дмитрия Васильевича, чтобы не огорчать его, что сделано не через его посредство. - Я бы и не сделал обойдя его, зная, что дело распродажи поручено ему - если бы не пришлось увидаться с Вами и узнать Ваше несочувствие раздроблению этюдов.
С глубоким уважением преданный Вам П.Третьяков».

Аукцион решен. Павел Михайлович писал Жемчужникову 25 марта:
«Многоуважаемый Владимир Михайлович. Телеграмму Вашу получил вчера ночью. Очень грустно, что не в силах предупредить распродажу. Я бы мог предложить за Индийские этюды только 90 тысяч, следовательно, нечего и говорить, не судьба, а могло бы, может быть, и состояться это дело, если бы не затеяли аукцион: продавая за 115 тысяч, В.В. получит за отчислением на школы - 92 тысячи, следовательно, я очень хорошо понимаю, что предложение мое теперь невозможно к принятию. Смею надеяться, что все эти неудавшиеся переговоры не повредят будущим отношениям ко мне глубокоуважаемого Василия Васильевича.- Есть покупатель на 50 тысяч; и я бы мог выбрать на эту же сумму, но, вероятно, те же номера, какие наметил и этот покупатель. Когда покупателем является гигант, разрушающий одно и создающий Другое, может быть, для того, чтобы потом также разрушить,- мне придется только удалиться.
Искренно преданный Вам П.Третьяков».

В этот же день Павел Михайлович написал Григоровичу: «Глубокоуважаемый Дмитрий Васильевич. Знаю, Вы не особенно за то, чтобы коллекции не раздроблялись, но я другого мнения: мог бы за Индийские этюды (без картин) предложить 90 тысяч, но об этом нечего и говорить, когда, как слышно, есть уже покупатель части этюдов на 50 тысяч. Наверное кн. Демидов Сан-Донато выбрал те же самые номера, какие и я желал бы приобрести (иначе не может быть, потому что я, разумеется, стал бы выбирать лучшие). Почему полагаю вовсе не приезжать на аукцион, чтобы понапрасну не портить крови. Если же Вы найдете необходимо нужным приехать мне - прошу телеграфировать.
Желая всего лучшего остаюсь Ваш преданный П.Третьяков».

Григорович известил Павла Михайловича, что аукцион отложен на 29-30 марта. Но состоялся он, по-видимому, 1 и 2 апреля.
31 марта Павел Михайлович приехал в Петербург. Жемчужников пригласил его пойти вместе на место выставки, пересылая записку Верещагина: «Придите с П.М. в бывшее помещение выставки, когда Вы признаете это лучшим, хоть сейчас же - мы поговорим о том, что он желает. Можно будет и вскрыть ящик, в котором, впрочем, нет ничего особенно интересного. Уведомьте сейчас же, будете ли и если да, то когда».
Говорили, что аукцион в два дня дал 140 тысяч. Павел Михайлович один купил больше всех - на 75 с лишком тысяч. Самые дорогие произведения были: «Главная мечеть в Футепор-Сиккри» (7000 рублей - купил Демидов Сан-Донато), «Тадж Махал» (6000 рублей - купил почетный вольный общник Академии Художеств Александр Петрович Базилевский), «Зал одного царедворца Великого Могола близ Агры» (5000 рублей - купил Базилевский), «Мраморная набережная в Одепуре» (5000 рублей - купил Павел Михайлович Третьяков), «Хемис» (3030 рублей - купил почетный член Академии Художеств В.Л.Нарышкин).
Стеснительный и сдержанный Павел Михайлович тяжело перенес азарт аукциона. 9 апреля 1880 года он написал из Москвы Крамскому: «Последний мой приезд в Петербург не хорошо отозвался на моем организме и только теперь начинаю успокаиваться понемногу. Очень интересуюсь узнать, заходил ли к Вам Верещагин и сделан ли его портрет».
Крамской ответил 24 апреля: «Верещагина с аукциона не видал, а спустя неделю получил от него записку, в которой он объявляет, что не заходил и не зашел ко мне потому, что ему было совестно после обещания и после того, как он не держал слова. Уезжая, извиняется и просит отложить портрет до другого раза. Так и кончилось.
Дай Вам только бог перенести до конца то тяжелое положение, которое называется «любовью к искусству». Не о награде и благодарности речь - на это нечего рассчитывать - люди неумолимы и жестоки, особенно люди, которых судьба поставила высоко над толпой. Я говорю о Верещагине: я ему его аукцион простить никогда не могу. Одна надежда на всесправедливое время. Но эта надежда для личности, как Вы знаете, мало утешительна».
Как после приобретения Павлом Михайловичем Ташкентской коллекции одни предлагали ему купить не только картины, но и инструменты и оружие, а другие предполагали, что Павел Михайлович вовсе не будет больше покупать картин,- так теперь после покупки индийских этюдов на него посыпались предложения.
Он писал Крамскому 14 мая: «Как я и предполагал, только что возвратясь из Петербурга после аукциона, получил письменное предложение двух Тропининских портретов, хотя - по сообщению владельца - и поврежденных, но вполне могущих быть не лишними в моей коллекции. Осберг просит обратить внимание на находящиеся в его магазине картины Маковского, Прянишникова, Трутовского, Каменева и многих других. Вдова художника Соколова предлагает: «Вид одной из зал Кремлевского дворца».

продолжение