Александра Боткина. Василий Верещагин и Павел Третьяков
Вы предлагаете рассказать, как все происходило, добавить кое-что, если поинтересуюсь,- еще бы не поинтересоваться. Сделайте милость, расскажите. И в какие руки все попадает Верещагин. Нет, он не совсем последней формации. Но не может быть, чтобы Жемчужников решился надуть Верещагина, это положительно невозможно». Вот что писал Крамской Павлу Михайловичу, на что последовал вышеприведенный ответ: «Верещагин тут как тут. И что я узнал!.. 1-е. Я, по свойству моей натуры, не доверять пока не ощупаю, полагал, что Верещагин в денежном отношении не совсем так прост, как кажется,- оказывается, что я ошибался, он гораздо проще того еще, чем кажется, с одной стороны, с другой же - остается человеком практическим высшего пошиба, как Вы выразились. 2-е. Детство, чистота намерений, честность простираются до невинности новорожденного и действуют чрезвычайно обаятельно. 3-е. Безнадежность полная, чтобы натура эта приняла когда-нибудь культурные формы в сношениях своих с обыкновенными смертными... Картин начата тьма, масса этюдов, деваться некуда, приходится полотна свертывать, чтобы как-нибудь поместиться, а мастерская... если не извернется он теперь, то через месяц наложат запрещение на постройку... Итак, Павел Михайлович, дела очень и очень неприятные! Как подумаешь, все это честность, искусство, гений и разные другие не менее громкие слова... и сводится к чему? Копейкам, рублям, франкам...». 5 ноября 1876 года Павел Михайлович писал Крамскому: «Забежал к Стасову... узнал, что дело то же самое, что Верещагин был в известных критических обстоятельствах, но так как на днях от Жемчужникова получены все деньги сполна и отосланы Верещагину, то... ничего не писал мне. Я был очень обрадован, что Beрещагин не потерпел урона и еще более, что Жемчужников оказался честным...». Верещагин работал. Но вскоре он был отвлечен турецкой войной 1877-1878 годов. Снова он участвовал в походах, наблюдая на месте ужасы и тяготы войны. Он был ранен во время лихого, но неудачного нападения миноноски Скрыдлова на турецкое судно на Дунае. Павел Михайлович обменивается известиями о нем с Крамским. 11 июля 1877 года Павел Михайлович писал: «Верещагина ужасно жаль. Неужели мы его потеряем?» В августе Крамской пишет: «А рана Верещагина, говорят, принимает дурной оборот. Вот ведь человек! Жалко, ой-ой как жалко!» Стасов сообщает: «Я послал в «Новое Время» напечатать... ответ на запрос Морского Министерства... «Здоровье Верещагина было очень плохо, теперь он поправляется». ...Верещагин так был доволен некоторыми статьями моими про него, его рану и проч., особенно статьей 12 июня, что положил этот номер «Нового Времени» себе под подушку и сильно утешался им. - Нервное его расстройство происходит от его характера вообще, бесконечно необузданного и строптивого, а также и от невозможности быть теперь при войске и набрасывать эскизы войны, - но, быть может, еще более от следствий индийского климата и индийских лихорадок, страшно потрясших его здоровье... и, наконец, от неприятностей денежных и процесса в Париже, о чем я, кажется, Вам рассказывал». Пока Верещагин лихорадочно работал над изображением виденных им ужасов войны, время шло. Истек срок, данный Павлом Михайловичем Обществу любителей художеств для устройства помещения, достойного Туркестанской коллекции. Собрание должно возвратиться к дарителю. Стасов писал Павлу Михайловичу 9 июня 1877 года: «Мне пишут из Москвы, что скоро должен совершиться обратный переход Верещагинской коллекции к Вам. Об этом давно уже говорено, даже Перов писал мне о том с негодованием в то время, когда еще не становился в ряды противников Верещагина. - Если же сообщаемый мне теперь факт - правда, если такое постыдное событие в самом деле должно совершиться, то я убедительно просил бы Вас сообщить мне во всей подробности, все сюда относящееся: выражения писем (если такие были), переговоры и т.д. А также, просил бы Вас сказать мне, когда именно этот переход должен произойти. Не следует, чтобы после великолепных, исторических Ваших поступков, подлые москвичи (или по крайней мере подлейшие и глупейшие из москвичей) так гнусно и совершенно безнаказанно поступали от лица всего русского народа, к которому адресовалось Ваше приношение. Ради бога, не откажите помочь мне и будьте любезны и обязательны со мною и на этот раз, как всегда». Верещагин готовил новую коллекцию. Павел Михайлович провел около 10 дней в сентябре 1878 года в Париже во время Всемирной, выставки. Надо полагать, что он виделся с Верещагиным, но, по-видимому, Верещагин свою мастерскую ему не показал. Стасов писал Павлу Михайловичу 14 ноября: «Не будете ли Вы в ноябре или декабре в Петербурге? Я бы рад был с Вами повидаться и поговорить про Верещагинские вещи, особенно этюды и картины из последней войны.- Впрочем, я не знаю, все ли Вы у него видели. Он почти никому не показывает те 30 или 40 этюдов (величиною от одного вершка до пяти-шести вершков), которые им писаны с натуры в Болгарии, и которые мне кажутся необыкновенными, совершенно выходящими из ряду вон. Видели ли Вы их?.. | ||||||||||||||||||||||||
