Биография Василия Верещагина. История жизни, седьмая страница
Художественные искания Верещагина в "Балканской серии" находят отклик не столько у современных живописцев, сколько предвещают искусство близкого будущего - живописную панораму и кинематограф.
По существу, он близко подходит к той системе изображения, которая на языке кино будет именоваться панорамированием. Так возникают подлинные художественные открытия, поразительные куски живописи:
к примеру, цепь солдат в картине "Перед атакой", где фигуры, головы, ружья, скатки, сапоги, фуражки, мундиры - все сплавляется в притаившееся, дышащее, нерасчленимое целое, о котором ошеломленный Репин отозвался,
что это "живая и совершенная правда жизни".
Балканская серия знаменует глубокую перемену во взгляде Верещагина на войну: это уже не обличение "азиатского варварства" - это непримиримое отрицание войны вообще. Он переходит на пацифистские позиции: всякая война представляется ему "отвратительным наростом варварства на цивилизации", всякое насилие - преступлением перед человечностью. После Балканской кампании перед Верещагиным, по его собственному признанию, неотступно, во всеоружии "стоит ужасный призрак войны", он не знает, как с ним совладать, "как подступиться, с которой стороны его подрыть, укусить, ужалить". Восхищаясь бесстрашием русского солдата, сострадая ему, Верещагин свободен от задачи его прославления, равно как и очернения противника, за что в адрес художника раздаются больно ранящие его упреки в недостатке патриотизма. Для него нет "своих" и "чужих" - подобно Калло и Гойе, он пишет бедствия и ужасы войны.
По своему внутреннему смыслу к Балканской серии примыкает "Трилогия казней" - цикл из трех картин, исполненный в середине 1880-х годов. Картины изображают сцены казни в разные времена у разных народов: "Распятие на кресте у римлян", "Подавление индийского восстания англичанами", "Казнь заговорщиков в России". И в Балканской серии, и в "Трилогии казней" искусство берет на себя новую роль - это не столько средство отражения жизни, сколько способ вторжения в нее, яростная попытка опровергнуть "мировую идею войны", предостеречь от насилия над человеком. Верещагин ищет пути к тому, чтобы максимально усилить воздействие своего искусства. Он хочет, чтобы не только произведения, но и сама обстановка выставок создавала мощный эмоциональный эффект: Балканская серия демонстрируется в залах без дневного света, на черных стенах, при ярком электрическом освещении, на выставках звучит музыка. Эффект от верещагинских экспозиций был необычайно сильным; для многих это было потрясение, оставшееся в памяти на всю жизнь. "На черном фоне, при электрическом освещении, - свидетельствует В.П.Зилоти, дочь П.М.Третьякова, - эти картины, живые как жизнь, поражали, трогали, ужасали, сражали... за картинами где-то неслись звуки фисгармонии, певучие, тихие, жалобные... Сейчас слышу, как раздирали душу звуки "Песни без слов" Мендельсона; не было почти никого из публики, кто бы не вытирал слез, а я рыдала, спрятавшись в темный угол комнаты. Помню, как-то наш отец сказал в дни этой выставки: "Верещагин - гениальный штукарь, но - и гениальный человек, переживший ужас человеческой бойни". В идее сопровождать показ картин музыкой Верещагин опять-таки впрямую подходит к кинематографу. Однако музыка для него не только фон, сопровождение. В последние годы им владеет мысль о сродстве всех видов искусства. "Ныне все искусства, более чем когда-либо прежде, братья и сестры", - пишет Верещагин в программной статье "О прогрессе в искусстве". Он мечтает о живописно-музыкальном синтезе: на петербургской выставке 1880 года предполагалось выступление симфонического оркестра, которым должен был дирижировать Римский-Корсаков, и лишь недостаточные размеры выставочного помещения помешали осуществиться этому замыслу. Характерно, что современники ставили Верещагина в ряд с Рихардом Вагнером, находя общее между устремлениями художника и вагнеровской идеей о "синтетическом произведении искусства". | |||||||||||||||||||||||||||||||
